Прощай ХХ век (Память сердца)
Шрифт:
Как ни странно, Вологда шестидесятых годов не поразила моего воображения, хотя была значительно больше Грязовца. Просто я уже могла сравнивать, побывав неоднократно в Москве и на юге. Да и жизнь моя ограничивалась тогда домом и школой, вхождением в новые отношения с новыми людьми, что само по себе сложно, тем более для подростка. Вологда тогда была почти вся деревянная. По ней бегало несколько автобусов и автомобилей. (Редкий автомобиль, особенно частный, считался роскошью). Чистая, умытая росами Вологда весной и летом дышала свежим прозрачным воздухом, смешанным с запахами цветущих деревьев и трав, а по ночам на рыбной речке Золотухе пели соловьи! Вологда с давних пор славится зелеными насаждениями, благодаря счастливой привычке вологжан сажать деревья и кусты. Она сохранилась до сих пор, и город наш пока не превратился в задымленную асфальтовую пустыню, несмотря на появление в последние годы огромного количества автомобилей.
Наш дом возвышался в самом центре города. Во все стороны от него расходились неширокие улицы со старыми потемневшими от времени небольшими деревянными домами. Окошки были традиционно украшены резными наличниками, покрашенными светлой краской, а палисады чаще всего представляли собой глухие высокие заборы, с надписью «Осторожно, злая собака!»
Эти дома принадлежали, в основном, к застройке начала и средины 19 века. С нашего балкона была видна почти вся центральная улица Мира, ведущая к вокзалу. Внизу под балконом росла трава и маленькие деревца. Чудесно было, устроившись
Налево и направо убегала улица Клары Цеткин (сейчас ей возвращено исконное название — Благовещенская), по которой я буду ходить годами, сначала в школу, а потом в институт. Эту улицу я могу пройти с закрытыми глазами, потому что мои ноги знают здесь каждую ямку в асфальте. Каждый дом, старый и новый, выросший на моих глазах, мне знаком «от стен и до крыш».
Странно, что мои глаза и мое сознание скользили тогда по прекрасному старинному дому Константина Батюшкова, по дивным очертаниям вологодского Кремля и не задерживались на них, хотя располагались они буквально за углом нашего дома. Меня и брата больше интересовала река Вологда, где летом мы с друзьями из нашего двора ловили на удочку ершей и окуньков, купались и загорали на травке, а зимой катались на санках и на лыжах с крутых берегов. Мы свободно росли, отдаваясь течению времени и обстоятельств, потихоньку взрослели, накапливая опыт общения со сверстниками и взрослыми людьми. Это был период простой и легкой жизни. Учеба почти не доставляла мне хлопот, все предметы, кроме математики и физики, давались мне с легкостью. Стыдно признаться, но в старших классах я занималась только точными науками. До сих пор мне иногда снится страшный сон, что я стою у доски и безуспешно пытаюсь решить задачу по алгебре, думая при этом: «Как же так, ведь школу я давно закончила, и институт тоже, и даже аспирантуру, зачем же меня снова заставляют сдавать алгебру?!» Зато всем остальным предметам уделялось минут тридцать в день, а свободное время посвящалось книгам. Читала я запоем, даже на уроках, низко склоняясь над партой и передвигая книгу так, чтобы очередная строчка была видна в щелку между партой и ее крышкой. А ночью, когда мама прогоняла меня с книгой из кухни или из ванной спать, я читала под одеялом с фонариком. Мама принципиально считала чтение бездельем и, застав меня читающей, тут же давала какое-нибудь поручение, подмести пол или посуду помыть, поэтому у меня было одно потайное место, где можно было спокойно читать, правда, только летом — чердак! Чердак спасал и от моего неуемного брата, всегда стремившегося вовлечь меня в круг своих интересов. Однако чем взрослее мы становились, тем сильнее наши интересы расходились, хотя и общего оставалось довольно много, потому что мы всегда ходили в одну и ту же школу. Широкая Сашкина душа охватывала весь наш двор и всю центральную часть города, а также реку с ее берегами, Дом пионеров, школу, музыкальную школу, стадионы и так далее. За нашим домом располагались тогда деревянные сараи — склады шкур и костей с мясокомбината, летом, время от времени, напоминающие о себе тяжелым смрадом. Хорошо, что ветер в нашу сторону дул не часто. Множество закоулков, переходов и скрытых от посторонних глаз мест не могли не привлекать окрестных мальчишек, вечно занятых какими-то своими делами — разговорами, выяснением отношений, и не всегда безобидными играми, например в кости и в карты на деньги, или первыми пробами папирос и вина. В начале семидесятых на месте этих сараев вырос нынешний крытый рынок, тогда он казался, чуть ли не столичной постройкой.
До его появления старый рынок располагался между улицей Маяковского и Проспектом Победы там, где сейчас находится дорога в сторону улицы Чернышевского. По правую сторону от нее были магазин «Овощи — фрукты» и уцененный магазин. Посреди небольшой площади стояла обезглавленная церковь, которую превратили в крытое рыночное помещение. Оно было небольшим, и там продавали молочные продукты и мясо. Разруб мяса был сортовой с обязательными плакатами за спиной продавцов одетых в белые фартуки и белые нарукавники. На плакатах были нарисованы разрубленные пополам и в профиль коровьи и свиные туши, и на них цифрами обозначались разные части с названиями, например — «филе», «грудинка», «окорок» или «брюшина» и так далее. Но самое главное каждая часть имела определенную цену, которую продавцы не вправе были менять и люди точно знали, что сколько стоит. Разброс цен был достаточно велик, так что люди любого достатка могли купить себе мяса. Все остальное продавалось на улице на длинных столах, установленных вдоль этого здания, с навесами и без них. Торговали там исключительно местные крестьяне, да старушки с городских окраин, собственноручно выращенными овощами. Здесь были представлены картошка, капуста, огурцы и всякая мелочь, типа морковки, свеклы, лука, чеснока и зелени.
Молоко на рынке было цельное, неснятое (значит, с него не были сняты перед продажей сливки) и по этой причине необыкновенно густое, жирное и желтоватое на вид. Молочницы наливали его в вашу трехлитровую банку похожим на высокий стакан старым алюминиевым литровым ковшиком на длинной изогнутой ручке. Они доставали молоко прямо из бидонов (круглых высоких канистр) с потертыми и неровными от постоянной перевозки боками, тоже сделанных из алюминия. Молоко часто было еще теплое, и бидоны отпотевали чистыми капельками воды сверху донизу. Продавали и готовые молочные продукты домашнего изготовления и качества. Был там удивительно вкусный сладковатый, чуть розовый творог из томленого в русской печи молока. В густой без примесей сметане ложка стояла, и этим определялось ее качество. Сметану привозили в таких же бидонах, что и молоко. (Позже, в семидесятых годах, когда молочные продукты и мясо стали дефицитом, в сметану в магазинах стали подмешивать кефир и крахмал, чтобы ее было больше, а товарный вид оставался прежним). На рынке можно было купить топленое молоко и чудесный северный мед, густой и ароматный. Летом из Ярославля привозили бочковые свежепросольные огурцы, пахнувшие укропом и рассолом так, что челюсти сводило от желания тут же захрустеть огурчиком. А зимой также из бочек продавали соленые огурцы и квашеную капусту. Соленые грибы продавали в магазине «Овощи-фрукты». Да какие грибы! Это были белые грузди из северных и восточных районов области, волнушки и рыжики. Они стояли на прилавке, выложенные в три разные тарелки, и от них исходил ни с чем не сравнимый, лесной аромат. Многими продуктами, включая капусту, грибы и огурцы торговали потребительские кооперации, набравшие в шестидесятых годах силу. Вообще в Вологде еда была до средины семидесятых годов. Я так хорошо это помню, потому что в 1975 году ко мне приезжала подруга из Ленинграда, где мы с ней учились в аспирантуре. Подруга была родом из Нижнего Тагила и поражалась тому, что в магазинах и на рынке все есть, а молоко не голубого цвета и оставляет жирный след на бутылке. В Тагиле уже давно все было иначе. Кроме рынка, в центре Вологды на улице Мира было два известных продовольственных магазина: «Мясо» и «Свежая рыба». В первом всегда было свежее мясо сортового разруба и замечательная колбаса, сделанная из мяса, про сою тогда ничего не было известно. Самые вкусные сорта колбасы были: копченая по четыре рубля за килограмм, полукопченая за рубль семьдесят пять копеек и конская колбаса, кажется, по рублю пятьдесят копеек. В «Свежей рыбе» стоял большой аквариум, и в нем плавала озерная рыба. На углу улицы Мира и проспекта Победы был большой магазин под названием ГОРТ, сначала молочный, а потом кондитерский, с уложенными горками шоколадными конфетами в ярких обертках, из Москвы и Ленинграда,
Еще один молочный магазин был в конце улицы Мира и назывался Ленинградский, сейчас там, впрочем, как и в бывшем ГОРТе, торгуют дешевыми и не очень дешевыми тряпками и обувью. В Ленинградском магазине мы покупали молоко, сметану, сыр и чудесные глазированные шоколадом сырки. В Вологде тогда было много замечательных лакомств — сливочное мороженое и мороженое крем-брюле в брикетах и вафельных стаканчиках, эскимо на палочке, фруктовый лед на палочке. На каждом углу в «Пирожковых» продавались вкуснейшие, горячие пироги. Там были большие закрытые пироги с мясом, наши северные рыбники (в них запекалась рыба целиком, а при еде они «открывались», снималась верхняя корка целиком, затем съедали рыбу и заедали корочкой), и кулебяки с капустой. Мелкие пирожки выпекались с мясом, творогом, капустой и яблоками, с брусникой и джемом, с повидлом, сметанники «наливушки» — лепешки с яйцом и сметаной, а также рогульки и калитки с картошкой, сочни с творогом и так далее, в зависимости от фантазии поваров и продавцов. Там же, да еще в специальной блинной, пекли блины из тонкого дрожжевого теста с разными начинками и припеками.
Новый рынок открылся, когда продукты начали исчезать. Некоторое время там продавались только местные овощи, а потом появились первые кавказцы и жители южных республик со своими фруктами и овощами. В магазинах остались молочные продукты. Масло, дешевое «государственное» мясо и колбаса исчезли на годы совсем. Взамен во всех магазинах стали продавать тощих, голубоватых и голенастых цыплят с головами и ногами. Народ тут же окрестил их «синими птицами счастья». Но это было уже гораздо позже.
Брат Шура и я (после выхода фильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» все Саши стали Шуриками), дружили со всеми своими сверстниками во дворе. До сих пор с теплотой вспоминаю Мишу Миксера, сына вологодского балетмейстера из Дворца культуры железнодорожников, Сашу Низовцева, сына соседки, всю жизнь дружившей с нашими родителями и с нами. Ее Саша был умницей и, в наших глазах, красавцем, в него были влюблены все девчонки в школе и во дворе, и он это прекрасно знал и со всеми снисходительно и ласково дружил, потому что ему было не до девчонок. Он увлеченно занимался планерным спортом и готовился поступать в столичный ВУЗ. Я очень любила наших соседок по лестничной клетке, близнецов Верочку и Таню Рыжовых. Все они и сейчас живут в моем сердце.
Впервые, в начале «хрущевской оттепели», я стала узнавать об окружающих меня взрослых людях удивительные вещи, о которых раньше все молчали. В нашем доме, в городе и в области жили тогда интереснейшие и очень талантливые люди, отлученные от столичных городов, и вынужденные искать себе пристанище и занятия в глухой провинции. Во многом, благодаря этим людям и их ученикам, Вологда сохранилась и стала впоследствии такой, какая она есть теперь — оплотом культурной и духовной жизни Северо-запада России. Так, Максу Александровичу Миксеру, талантливому хореографу и балетмейстеру, было разрешено проживать только в Вологде, из-за того что до этого он жил и работал в США. Отец Тани и Веры во время Великой Отечественной войны раненый попал в плен к немцам и до конца войны был в одном из самых страшных концентрационных лагерей. Он чудом выжил, вернулся домой, но всю жизнь боялся об этом говорить. Это был достойнейший человек, преподававший в строительном техникуме, где его помнят до сих пор. Вместе с ним в лагере сидел мой будущий преподаватель английского языка в Вологодском педагогическом институте, мой «крестный отец» в науке, профессор Владимир Александрович Хомяков, также вынужденный жить и преподавать в Вологде. Всю жизнь этим людям прямо и косвенно давали понять, что они порченые и должны знать свое место. А мне и моему поколению повезло. Например, благодаря таким преподавателям, как В. А. Хомяков, В. М. Сидякова и сестры Мительман, а также их ученикам, уже работавшим вместе с ними (Р. А. Киселевой, А. Н. Разумовскому), на нашем факультете иностранных языков давали образование не хуже столичного.
Остаток шестого класса и весь седьмой класс я училась в десятой городской школе. Запомнилось это время только двумя замечательными событиями. В этой школе я встретила одну из лучших своих подруг — Таню Чернышову, умницу и отличницу. Но главное Танино достоинство было умение беззаветно и преданно любить друзей. Почти два года мы редко расставались, у нас были общие интересы, друзья. Мы даже влюблялись в одного и того же мальчика. Но так как надежды на ответную любовь не было ни у одной из нас, мы не соперничали, а предавались обсуждению его прекрасных качеств и подкарауливали его, где только могли. Впервые у меня не было секретов от моей подруги, я могла рассказать ей даже то, что уже скрывала от мамы. Наши чувства и отношения были обоюдными. Еще Таня была очень добрым, абсолютно искренним, честным и деятельным человеком. Все это сочеталось в ней с умом и трудолюбием. Не удивительно, что она была вознаграждена за все свои чудесные качества. Она вышла замуж рано и по большой любви, вырастила прекрасных, как она сама, детей. Почти всю жизнь успешно проработала на одном месте, в окружении друзей и любимых ею людей. Я так подробно рассказываю о Тане, потому, что и тогда и теперь такие люди бывают крайне редко. Для меня было большой удачей встретить ее в школьные годы, когда мы все сильно подвержены влиянию окружающих. Многое происходит в нашей жизни, так или иначе, в зависимости от того, кто повстречался нам в разные периоды нашей жизни, кого выбрали мы себе в друзья, кого полюбили. Все последующие годы, несмотря на то, что пути наши разошлись, мы хранили и храним тепло нашей дружбы, и вспоминаем ушедшее с благодарностью.
Вторым было случайное, но невероятно важное событие, сильно повлиявшее на мою последующую жизнь, на воспитание чувств и становление характера, понимание того, что вокруг меня существует огромный мир, далеко выходящий за пределы родной страны, и что этот мир живет совсем по-другому. Именно «вокруг меня»! Как все дети и подростки я ощущала себя центром вселенной. К сожалению, с возрастом это чудесное ощущение постепенно уходит.
Апрель — май 2007 года. Пошла, покатилась шестьдесят первая моя весна. Боже, как хорошо вокруг! Еще прохладно, но солнце светит ласково, трава и деревья с каждым днем все зеленее и ярче, природа проснулась и как будто вдохнула в меня новые силы. Отступили зимние болезни, душа летит вслед за играющими и поющими птицами, качается где-то на верхушках высоких тополей, заглядывает солнышку в лицо через полупрозрачные от юности зеленые листья молодых кленов. Я люблю весь мир, родную Вологду, своих близких, своих друзей и коллег! Я люблю своих врагов, дай им Бог здоровья и всяческих благ, кто бы я была без них?! Любовь… Я не живу без любви, только она стала другой. В молодости ты — центр Вселенной, и любовь живет в тебе, разгоняя кровь, как в ядерном реакторе и ширя сердце-ядро до взрывоопасного состояния. Сейчас я ощущаю себя самой малой частицей бытия, живущей во всем, что есть вокруг меня, и моя любовь живет вместе со мной в каждом листке, травинке, человеке, доме, земле, ветре, небе и во всей Вселенной. Как изменилось отношение ко многим вещам! Вот, плачущий чужой ребенок. В молодости он бы вызвал во мне раздражение, в зрелом возрасте — желание защитить. Недавно, я поймала себя на мысли о том, как прекрасен плач младенца, он живет, он протестует, он требует. Теперь Он центр Вселенной!