Прощай, Лубянка!
Шрифт:
Да нет же! Они твердой поступью шествовали вслед за своим вожаком, славословили, лизоблюдничали — бездарные технократы, отторгнутые итээровской средой, но волей случая обретшие власть и право распоряжаться людскими судьбами. Уверенные в собственной безответственности, они жестоко расправлялись с теми, кто высказывал сомнения в праведности системы и ценностях, ею провозглашенных. Они были властелинами, но они же были и рабами империи страха, созданной их собственными руками. Подспудно они испытывали животный страх, что однажды их всех призовут к ответу. Самозванцы, силой и обманом захватившие власть, они не верили друг другу, не верили собственному народу, которому лицемерно клялись
Когда-то, в начале 70-х годов, в одном антицеэрувском опусе я обличал мерзкое ханжество буржуазных политиков, громогласно пекущихся о правах человека в других странах, но грубо попирающих их у себя дома. Оторванный, как и большинство моих коллег из разведки, от повседневной жизни собственной страны, я был убежден, что одно из главных преимуществ социализма состоит прежде всего в уважении и защите прав человека. В своих публичных выступлениях в ЦК КПСС, МИД, в других закрытых аудиториях я неизменно приводил слова Маркса, свидетельствовавших, на мой взгляд, о неподдельном гуманизме Учителя: «Государство даже в правонарушителе должно видеть человека, живую частицу государства, в которой бьется кровь его сердца, солдата, который должен защищать Родину… члена общества, исполняющего общественные функции, главу семьи, существование которого необходимо, и, наконец, самое главное — гражданина государства. Вот почему государство не может легкомысленно отстранить одного их своих членов от всех этих функций».
Я свято верил в незыблемость марксистского учения и тем, кого История призвала возглавить великий марш человечества к царству свободы и разума.
Двадцать лет, прожитых в родной стране после двенадцатилетнего пребывания в США, убедили меня, что нигде человеческая жизнь не ценилась так дешево, никогда достоинство личности не унижалось столь бесцеремонно, как в первом «социалистическом» государстве за почти три четверти века его существования.
В Америке тоже тротуары медом не мазаны. И там, как во всем мире, есть и насилие, и жестокость, и унижение. Но там система и не претендует на последнее слово в развитии человеческого общежития. Она постоянно находится в движении, совершенствовании. Более того, — и это самое ценное — она создала условия для своих граждан, позволяющие им использовать демократические процедуры и соответствующие институты для защиты своих законных прав. Народ же, ради блага которого якобы свершился октябрьский переворот, народ, понесший невероятные жертвы и лишения, оказался обманутым, преданным.
На собственном опыте, общаясь с тысячами граждан, читая их письма и жалобы, я убедился, как далека наша власть от народа, как равнодушна она к страданиям простых людей, как безразличны ей заботы, нужды и чаяния человека. Можно винить в этом Сталина, уничтожившего наиболее интеллигентный слой общества и наиболее сознательную его часть, поставившего у руля послушных исполнителей, лишенных чувств, мысли и сострадания. Можно взвалить ответственность на Брежнева и его камарилью. При них завершился разгром профессионалов, подмененных аппаратными всезнайками.
Триумф посредственности, убожества и некомпетентности — так объективно оценивались наши властные структуры во второй половине 80-х годов. Но разве что-нибудь существенно изменилось с тех пор в этих структурах? Не те же ли скомпрометировавшие себя фигуры по-прежнему пишут и подписывают постановления, директивы и указы? Не они ли, одряхлевшие, но не набравшиеся ума, выползают вновь на политическую арену или, затаившись, ждут своего часа?
Все эти люди, сделавшие себе карьеру на прислуживании режиму, его кровавым и бесталанным лидерам, очевидно, никогда уже не усвоят известную во всем демократическом мире истину, что быть у власти — это значит служить народу, не править, а именно служить, ибо правление — это «как», а служение — это суть.
Еще в XVIII веке Томас Джефферсон писал: «Я в высшей степени терпимо отношусь к праву других иметь отличное от своего мнение, не усматривая в этом ничего преступного. Я слишком хорошо знаю слабость и нестойкость человеческих суждений, чтобы удивляться их различным проявлениям. Обе наши политические партии, по крайней мере их честная часть, сознательно преследуют одну и ту же цель — общественное благо; но они существенно отличаются друг от друга в том, что касается средств достижения этого блага».
Пока мы в нашей стране не покончим с монополией на власть одной партии и не создадим конкурентоспособную альтернативу, стержнем программы которой и манерой ее исполнения станет стремление к общественному благу, а не умозрительные догмы, мы будем обречены на произвол и бездушие власть имущих. Пока мы не разрушим структуры, обеспечивающие привилегии и безопасность однопартийной системы, мы не будем гарантированы от возврата к тоталитаризму и насилию.
На лицах людей, встречавших меня жарким летом 1990 года, я увидел Надежду… Но мне приходилось видеть и другие лица: искаженные ненавистью, страшные разрушительным порывом и мстительной злобой.
Весной 1968 года по США прокатилась волна расовых столкновений. В Вашингтоне негры громили магазины, поджигали трущобы, в которые их загнала нужда, избивали и убивали белых. Апрельской субботой, днем, я выехал на автомашине из совпосольства в сторону дома, маршрут избрал по 14-й улице, проходившей по кромке белого и черного районов. Не проехав и километра, я натолкнулся на группу бегущих врассыпную возбужденных людей. Через минуту я был окружен толпой, намерения которой сначала были неясны. Затем раздался удар по машине, еще один, второй, третий… Сыпались стекла, визжали тормоза, в салон машины влетали обломки кирпичей, но у меня хватило духу продолжать движение. В какой-то момент прямо перед капотом, в полутора-двух метрах от себя, я увидел злобный оскал черного лица с занесенным для удара стальным крюком. Я инстинктивно пригнулся, нажал на газ, и крюк, разбив вдребезги лобовое стекло, просвистел над головой.
Я двигался напролом на красные светофоры, на грани аварии или наезда на нападающих, чувствуя, что остановка равносильна смерти.
В тот вечер по телевидению показывали, как разъяренная толпа переворачивала автомашины, вытаскивала из них и калечила белых. Я мог стать одной из жертв. Бог миловал.
Милует ли он нашу страну, накаленную до предела неспособностью системы прокормить себя, национальными распрями, беспомощностью власти и несправедливостью, по-прежнему исходящей от нее?
Или ввергнет ее в пучину братоубийственной бойни?
Наученные горьким опытом, мы не имеем морального права вновь экспериментировать над народом, уповать на насилие как повивальную бабку истории. У нас, в сущности, остается единственный выход — возвращение на магистральный путь развития цивилизации. Но для этого грядущее поколение руководителей должно очиститься, освободиться от пут прошлого, без колебаний и уверток идти курсом подлинного обновления. Оно должно сделать все, чтобы в народе не умерла надежда на лучшую долю, вера в торжество законности, справедливости и правды.