Прощай, Лубянка!
Шрифт:
От Горбачева никакой реакции на мое письмо не последовало, но в начале лета меня пригласили в кадры и сообщили, что намерены переместить на более крупную должность, занимаемую пока семидесятилетним заместителем Председателя КГБ Ардалионом Малыгиным. Речь шла о начальнике Управления безопасности и режима Министерства электронной промышленности СССР. Складывалось впечатление, что меня хотят ублажить солидной должностью с прикрепленной автомашиной и подчинением лично министру Колесникову.
Перед новым назначением я съездил в Ленинград.
Там, в шестидесяти километрах от города, на Карельском перешейке шло строительство моего дачного домика, от которого нужно было избавиться.
В Ленинграде произошел инцидент, который я расценил как
В 1988 году я приступил к работе в Министерстве электронной промышленности. Травма пережитого в Ленинграде еще не зажила, но я все реже вспоминал о ней.
В Елоховском соборе меня принял и благословил на ратные подвиги патриарх Пимен. Вокруг вновь образовался старый дружеский круг. Налаживался быт. Ничто, казалось, не предвещало потрясений. Но я уже стал другим человеком: меня покидало чувство приниженности и страха. Я познал цену жизни, чего-то в ней достиг. Я вырастил детей, у меня появились внуки, и я вдруг остро ощутил потребность быть самим собой, жить не приспосабливаясь, а так, как я хочу жить. Необычайная раскованность, легкость овладевали мной. Что-то похожее было у Генри Торо: «Если человек смело шагает к своей мечте и пытается жить так, как она ему подсказывает, его ожидает успех, какого не дано будничному существованию. Кое-что он оставит позади, перешагнет какие-то невидимые границы, вокруг него и внутри него установятся новые, всеобщие и более свободные законы или старые будут истолкованы в его пользу в более широком смысле, и он обретет свободу, подобающую высшему существу».
Снова ударился я в журналистику, подготовил статью «Разведка и внешняя политика» для журнала «Международная жизнь», потом очерк «Измена» для «Недели» об Аркадии Шевченко. Я встретился с Крючковым после его назначения Председателем КГБ, чтобы позондировать его позицию по поводу моих публикаций. Он притворно улыбался, и я знал, что это улыбка иезуита. Потом мне рассказали, что он был взбешен моими статьями. Но этого и следовало ожидать.
«Не делай опрометчивых шагов, — говорили мне друзья из КГБ. — Ты должен уйти с чистой характеристикой, иначе тебя обвинят во всех грехах, а то еще объявят сумасшедшим. Потом работы не найдешь с такой аттестацией».
В сентябре 1989 года мне исполнилось 55 лет, и последовало приглашение в кадры. Никаких претензий. Ветеранская медаль, семь тысяч отходных в виде единовременной премии, тринадцатая зарплата за безупречную службу.
Я вздохнул и сел писать статью для «Огонька». С Виталием Коротичем у меня имелась предварительная договоренность. «Люблю выискивать новых авторов», — сказал он, пожимая руку на прощание.
Нанес визиты Филиппу Бобкову и Виктору Грушко. Бобков смущенно развел руками: «Ты знаешь, приказ о твоем увольнении Крючков дал подписать мне. Что будешь делать?» — «О, выбор у меня богатый: коммерция, оппозиция, эмиграция», — полушутливо ответил я. «Ну, зачем такие шутки? — возразил Бобков. — Ты же журналист, давай что-нибудь подыщем на российском телевидении или в печати».
Зампред Грушко, с которым мы когда-то были приятелями, на мою реплику о богатом выборе реагировал иначе: «А не подумают, Олег, что у тебя с головкой не все в порядке?»
26 февраля 1990 года, в день получения удостоверения генерала запаса, я без предварительной договоренности зашел к ректору Историко-архивного института активисту демократического движения Юрию Афанасьеву. Предъявив ему свой документ, я сказал: «Готов оказать помощь демократическим силам в обновлении страны. Можете на меня рассчитывать».
«Я знал, что такие люди к нам придут», — ответил Афанасьев.
Глава VII
Если я не найду дорогу,
я пробью ее сам.
Я выбираю свободу —
пускай груба и ряба.
А вы, валяйте, по капле
выдавливайте раба.
Три месяца девяностого года канули в Лету, а никаких вестей из «Огонька» не поступало. Наша любезная беседа с Коротичем сулила скорую публикацию, речь даже шла о конкретной дате, но всякий раз, открывая очередной номер журнала, я не находил там своего материала. Встречу с Ю. Афанасьевым скорее можно было считать заявкой о намерениях с моей стороны, чем наполненную практическим содержанием перспективу. Я исправно получал пенсию и готовился к весеннему сезону: начатая реконструкция дачи должна была завершиться этим летом.
Друзья из горкома партии рекомендовали не терять времени и присоединиться к Ассоциации развития информационных технологий, только что созданной под эгидой Академии наук СССР. Я дал согласие оказывать услуги консультациями по вопросам международных связей и безопасности коммерческих операций. Оклад в шестьсот рублей в месяц при относительно свободном распорядке дня меня вполне устраивал. Не хватало лишь автомашины. Двадцать лет я пользовался служебной «Волгой», но мысль о том, что когда-то надо обзаводиться собственной машиной, приходила мне в голову не раз. Теперь же, уйдя в запас, я мог поднатужиться и скопить необходимую сумму хотя бы на «Жигули». Как ветеран, я наверняка буду иметь преимущество при получении места в очереди на приобретение автомашины. Впереди, казалось бы, маячила безбедная спокойная жизнь в относительном комфорте, с кругом устоявшихся дружеских связей, почтительным отношением к регалиям и тонкой аурой таинственности, эффектно подчеркивавшей принадлежность в прошлом к секретной элите. Но решение начать новую жизнь было принято, и ничто уже не могло меня остановить. Жена уже смирилась с неизбежным. С друзьями о своих планах я не говорил, хотя они чувствовали резкую перемену в моих настроениях. Молча я шел на разрыв.
В конце апреля, убедившись, что с «Огоньком» ничего не выйдет, я навестил помощника Афанасьева и через него узнал о готовящейся конференции «Демократической платформы в КПСС». Я попросил связать меня с организаторами конференции, дав понять, что имею на нее определенные виды. В это же время мне стали известны обстоятельства, помешавшие публикации статьи в «Огоньке». Оказывается, помимо Крючкова в дело вмешался еще один член Политбюро — Александр Яковлев, слово которого оказалось решающим для Коротича. В редакции выразили сожаление и надежду на сотрудничество в будущем.
Наконец, в июне раздался долгожданный телефонный звонок. Говорил Игорь Чубайс, один из активистов демдвижения, которому стало известно о моем желании принять участие в конференции. Час был поздний, уже за одиннадцать, и я пригласил Чубайса к себе, благо, жил он недалеко и имел «колеса». Но мой собеседник отклонил приглашение и выдвинул встречное — поговорить на улице, на полпути между нашими домами.
Через четверть часа я вышел на условленное место. Моросил теплый летний дождь. Вокруг было темно, и только свет автомобильных фар выхватывал редкие фигуры пешеходов, торопливо искавших укрытия в подъездах. Обстановка чем-то напоминала давно прошедшие дни, когда приходилось такими же дождливыми вечерами ждать рандеву со своими тайными агентами.