Прощай, любимый Дрезден-Сити!
Шрифт:
Да и кто я здесь? Чужак. Wagabund с российским паспортом, который делает меня здесь чужим вдвойне. И своим я здесь уже никогда не стану уже потому что с переездом в Питер я выпал из дрезденского социума навсегда и не смогу теперь жить, как живут тут. О друзьях из детства молчу - все выросли, у всех теперь свои заботы, зачем я теперь им? Так, воспоминания старые поперетирать, но общего языка мы уже вряд ли когда-нибудь найдём. Слишком много лет прошло. Слишком много'.
Однако в самый последний день, когда вещи были уже наполовину собраны в чемоданы, я вдруг вспомнил:
– Чёрт, а ведь я же привозил с собой камеру, но за всё время так ничего
И, прихватив с собой видеокамеру, я покинул дом, сказав семье Вадика, что погуляю напоследок.
Медленно, но верно добрался я до ДМК и там сел в `тройку' - трамвай до Карнауховки, модели КТМ-5, доживавшей в нашем городе последние дни.
Как только двери медленно и с грохотом закрылись, я тут же включил камеру и начал снимать виды из окна.
Вот начался проспект Ленина и на нём агитационные демонстрации `регионалов' и `коммунистов', состоящие из подрабатывающих студентов. Вот проехали мы площадь Ленина и дальше по проспекту Ленина же трамвай ехал мимо торговых рядов, деревьев и маленьких улочек.
В процессе я успел заплатить кондуктору, объяснить бабушке, сидевшей рядом, что я не шпион и снимаю видео для своего канала на Ютьюбе, а кроме того отмазался от предложения семейки цыган-безбилетников в лице мамы, сына и дочки взять в жёны последнюю. Дочка, впрочем, и вправду была очень красива и сексапильна, а бездонные её глаза поневоле манили к себе. Однако я очень был наслышан про то, что настоящие цыгане резко против мужей-нецыган для своих дочерей, потому не повёлся на эту уловку.
Трамвай, тем временем свернул на некрутой подъём, чтобы потом свернуть влево и поехать дальше по проспекту Аношкина. Ох и долгая же это была поездка - мимо разрушающихся сталинок, мимо магазина, где когда-то мы с друзьями покупали жуйки и газеты, всё той же печально известной улицы Чапаева с остатками злополучной трамвайной колеи, а так же бесчисленных заводов, вроде упокоившегося с худым радиоактивным миром ПХЗ и всё ещё живого Азота, которые в полной гармонии соседствовали с летней природой и это придавало этим местам какой-то особый колорит.
Где-то в этом районе цыганская семья окончательно покинула вагон, скандаля и переругиваясь с кондукторшей на весь вагон, который на протяжении пути всё редел и редел, а я всё снимал и снимал, снимал и снимал всё на свете, включая брошенное трамвайное кольцо. Наконец трамвай доехал до Карнауховки, я слез с вагона, выключил камеру и на остановке стал дожидаться момента, когда трамвай развернётся в обратном направлении.
Трамвай развернулся, я снова сел в него, заплатил пару гривен и, ничего в этот раз не снимая, поехал вновь в сторону ДМК.
Там я сел в `единицу' в виде старой доброй обтекаемой Татры Т3 и вновь я запустил камеру, вновь заплатил пару гривен и вновь тронулся с трамваем в путь.
На площади Ленина `единица' свернула направо - в сторону улицы Сыровца. И сквозь всю эту улицу трамвай проезжал со всеми остановками.
А я снимал. Снимал все эти светлые сталинские домики, среди которых словно плесень вырастали уродливые гипермаркеты и банки, не заметив, что оказывается, я проехал площадь Дзержинского с городским парком, городской Радой и памятником собственно Феликсу Эдмундовичу. Который взирал на проходящих мимо людишек свысока, словно это будущие жертвы красного террора, которых он бы с удовольствием расстрелял. Хотя если ещё больше расширить рамки своей фантазии, то на памятник Дзержинскому можно было бы посмотреть и как на эдакого незримого охранника, который стережёт милый моему детскому сердцу парк со всеми его деревьями и старенькими аттракционами от неведомых злых сил.
Я продолжал снимать улицу Сыровца и за моей спиной проехали Спортивная и Москворецкая улицы, на которых начинались одиночные трамвайные пути `четвёрки', так же укомплектованной Татрами.
Снимал я и подъём в гору, который был даже намного круче, нежели подъём на проспекте Ленина, проезд под железнодорожным мостом и поворот направо на улицу Ермака, где снял так же знакомую мне с детства гостиницу `Заря'. Фасад её не менялся с самых советских времён, да и какие к чёрту туристы в городе металлургов и химиков?
Когда трамвай в следующее после остановки мгновение свернул налево в сторону Комсомольского проспекта, я с ужасом обнаружил сигнал о том, что моя камера вот-вот разрядится через 5 минут.
Я в душе молился в этот момент неким невидимым богам, чтобы камера всё отсняла до самого конца. Но трамвай всё катил и катил мимо хрущёвок и деревьев Комсомольского проспекта и уровень заряда медленно отсчитывал - 4... 3... 2...
Наконец трамвай повернул налево в сторону улицы Генерала Глаголева, где зелени было гораздо больше, чем домов. Это был уже верный знак - конечная скоро.
Но трамвай всё катил и катил медленно, с остановками, а камера уже достигла отметки 1.
И когда, наконец, трамвай добрался до кольца на улице Скалика, я выпрыгнул из вагона, и вот тогда моя батарейка приказала ждать подзарядки.
Дело было сделано и я наконец был доволен.
`Эх - подумал я - Жаль не успею уже покататься на `двойке' и на `четвёрке' напоследок. Да и камеру на зарядку вовремя надо было ставить!'.
На обратной дороге я сошёл на площади Ленина и направился в сторону рынка в надежде разжиться хоть чем-нибудь в качестве съестного сувенира. Но рынок как назло был полупуст, покупателей было мало и само его состояние говорило о том, что под натиском гипермаркетов рынок явно не выдерживал конкуренции и возможно доживал последние годы. Окончательно опечаленный я вернулся в дом Вадика и его семьи, окончательно собрал все вещи, попрощался с тётей Дашей, дядей Колей и всеми домашними любимцами и мы с Вадиком отправились в путь - наверх, в сторону вокзала.
Шли мы молча, на душе было грустно и скверно, а вид до боли знакомых мест, которых, как я уже понимал, я вижу в последний раз угнетал.
И вот в зале ожидания мы разговорились.
– Ну и как тебе оно всё тут у нас?
– спросил Вадик.
– Ты знаешь, Вадик!
– говорю я - вроде бы по-прежнему чувствую себя, как дома здесь, но... ощущение такое словно город как будто чужой стал для меня.
– Ну, так ты подумай, сколько лет ты тут не был? Очень многхо! За это время понятно, шо всё поменялось и не в лучшую сторону. Как и мы все. Ведь мы уже с тобой, Сань, не дети. Все взрослые, все со своими обязанностями, заботами и интересами. Такая вот жизнь.
– О, да! Теперь если и буду приезжать в Дрезден-Сити, то только раз в пять лет. Или в десять. Заодно и по другим странам покатаюсь и разберусь со своей жизнью в Питере.
– Поступай, как хочешь, Сань! Это твоя жизнь!
Наш поезд объявили по репродуктору, и мы вышли на перрон. Когда поезд подъехал, я вскочил в свой вагон и после того, как проводница проверила мои билеты и паспорт, я обернулся и, взмахнув рукой, крикнул Вадику:
– Пока, Вадик! Спасибо тебе за всё! И не поминай лихом!