Прощай, любимый Дрезден-Сити!
Шрифт:
Приватбанк этот располагался на всё том же проспекте Ленина в доме номер 43. На фоне ветшавшего жилфонда правобережного Дрезден-Сити здание Приватбанка явно смотрелось свеженьким новоделом, при том, что это было не более, чем осовремененное здание брежневской постройки. Металлопластиковый навес и покрытые металлопластиком же старые стены придавали зданию современности в довольно кричащих и вызывающих тонах. Внутреннее убранство здания, было ещё более стильным - в тёмно-серых и почти зеркальных тонах с суперсовременными кассовыми аппаратами и терминалами и очень молоденькими девушками
Ох, и долго мы тогда с Вадиком отстояли очередь в терминал оплаты сотовой связи, но желание заплатить Много-Гривен за возможность болтать по телефону, тем более с Наташей Абросимовой перевешивала всё.
Наконец деньги на счёт были положены, чек был выдан, но вот непорядок - телефон что-то не оповестил о том, что деньги на счёт пришли. Прошло полчаса, за время которых мы покинули гостеприимное здание Привата, дошли до ДМК, но сигнала всё не было и не было и телефон всё не работал и не работал.
– Вадик - тревожно сказал я - чё-то не так с телефоном!
– Да погходи!
– отрезал он - Ща всё заработает!
И тут - о чудо! Телефон, наконец, сообщил через SMS, сколько денег положено на мой счёт. А это значило только одно - я смогу дозвониться до Наташи.
Но сейчас дозваниваться смысла не было - у нас с Вадиком были дела, о которых я уже и не вспоминал.
Дозвонился до Наташи я в итоге лишь вечером. Мы договорились встретиться на площади Ленина послезавтра.
Пока я ожидал грядущего свидания, я успел сделать очено много. Купил бабушке таблетки, починил на базаре бабушкины часы, а кроме того в оптике на всё той же площади Ленина я в присутствии Вадика купил бабушке новые очки. Причём за них пришлось поторговаться.
– Может возьмёте за 15 гхривен?
– убеждала меня продавщица.
– 10 гривен и не меньше, не больше!
– настаивал я.
В итоге купил очки я за 10 гривен.
– А ты, Саня, умеешь, оказывается, хорошо торгховаться!
– усмехнулся шедший со мной Вадик.
– Ну-у, Вадик - оправдывался я - Работал бы ты в магазине и не так торговаться бы научился!
И вот, наконец, день-Х настал!
Я спустился вниз по проспекту Ленина, прошёл мимо ресторанов с громким и лишённым человеческого лица шансоном и вышел на площадь Ленина.
Вечерело. Солнце уже клонилось к закату, а на площади оживлённо ездили автомобили, трамваи и редкие трактора. Каменный Ленин, стоявший на площади и указывавший путь к коммунизму в сторону вокзала (как бы намекая, что в Дрезден-Сити его нет, и искать его стоит в другом месте) медленно скрывался во мгле.
Я с нетерпением ожидал Наташиного звонка, но через несколько минут, сгорая от нетерпения и страсти, решил сам ей позвонить. И позвонил.
– Алло!
– сказала Наташа, подняв трубку.
– Наташ!
– спрашиваю я - Ты скоро?
– Са-аш!
– сказала она - Боюсь, шо я не приду.
Меня словно током в этот момент ошпарило.
– Как? Ты же обещала?
– Прости, Саш! Я бы пришла, честно! Я была бы очень рада встретиться с тобой. Но мой молодой человек мне не разрешает.
`Молодой человек - с грустью подумал я - Вот так новость! А, я строил воздушные замки, на что-то надеялся... а теперь... молодой человек... блин'.
– Ну - сказал я убитым голосом - Раз не можешь - значит не можешь.
И повесил трубку, засунув потом её к себе в карман.
Домой я шёл в абсолютно подавленном расположении духа. Только я хотел вернуть любовь, которую я так и недолюбил и вот. У меня теперь её забрали в моё отсутствие и никто, кроме меня, уехавшего в 11 лет из Дрезден-Сити и бывавшего с тех пор в городе лишь на каникулах в этом не был виноват. В этот момент мне хотелось расплакаться, как ребёнку, брошенному мамой, но я держался.
Где-то в уличном караоке 40-летняя женщина пела грустную песню о несчастной любви и моё сердце от этого готово было разорваться на самые мелкие кусочки в унисон тому, о чём там пелось.
Будь я помоложе, наверняка заплакал бы, зарыдал, устроил бы истерику с матерными проклятьями. Но я уже давно не был мальчиком и мне было просто холодно и больно.
Холодно и больно от того, что моя детская любовь выросла и подарила любовь другому человеку, а я вновь остался один. И Наташа Абросимова в итоге стала лишь ещё одной потерей в длинном списке любовных потерь, состоявших сплошь из таких же безответных любовей и пары-тройки недолговечных и хрупких отношений.
Да.
Наташа потеряна.
Навсегда.
Прощай, любимый Дрезден-Сити!
Наступил август. Жара спала, сменившись лёгкой летней прохладцей, предвещавшей скорое увядание лета.
До отъезда оставалось 2 дня, их я старался не проводить впустую. Закупил для бабушки последними лекарствами, съездил ещё раз с Вадиком на Котлован, но былого куража я так и не смог поймать.
Хандра, от которой я бежал из Петербурга, настигла меня и здесь, да и как тут было не захандрить, когда видишь, что твой любимый и родной город давно и прочно вступил в эпоху упадка, разложения и разрухи. Разруха, брошенные дома, зияющие трещины на домах и давно не ремонтированных дорогах, прорастающие травой трамвайные рельсы, пустыри вместо детских площадок - таков был Дрезден-Сити образца сегодняшнего дня и этот депрессивный город был явно чужим для меня.
`Может всё же правильно родители поступили, что увезли меня отсюда - подумал я - Ведь если бы я здесь вырос, наверняка бы я сам предпочёл свалить из этого погибающего промышленного города как можно дальше. Да и что бы меня тут ждало? Бесперспективная работа за ещё меньшие, чем в России копейки? Отсутствие нормального досуга и сведение его к бухлу? И такой же мрачный конец, как у Илюши Боброва или того хуже - присел бы на иглу, как наш бывший сосед сверху Федя Сосиска. Нет. Я мог бы тут остаться трубить во все колокола, что так жить нельзя, стать активистом, требовать что-то от властей, сочинять рецепты на тему `Как нам обустроить Дрезден-Сити'. Но кому теперь это всё надо? Всем плевать и на ядовитые отходы ДМК и Коксохима, плевать на свой двор, свой район и весь город. А всё потому что любят ждать дядю, который прилетит в голубом вертолёте и за всех всё уберёт. Не говоря уже о том, что многие привыкли жить по соседству со всеми этими зловониями, которыми тут дышат.