Прощай, Медвежья лощина
Шрифт:
– Иди ко мне, – позвал коня Сизарь. – Не бойся, не обижу. Хороший, просто отличный конь!
Парень придвинулся к коню, бесстрашно раздвинул бархатные губы.
– Да ты молодой совсем! – обрадовался он. – И стать у тебя что надо! Где же такого коня хазрит раздобыл? Здесь на сотни верст подобного не сыскать. За тебя на ярмарке можно получить…Что я говорю! Да я тебя и за мешок золота никому не отдам!
Тут он повернул голову в сторону дерева, возле которого спокойно пощипывала травку его невысокая клюся (лошадь). Лошадка, конечно, резвая, умная, но в ближнем бою совершенно бесполезная – не злая, не агрессивная, её сразу затопчут другие кони. Ему всегда
– Глянь, Рала, какой конь! – обратился к кобыле Сизарь. – Хорош! Не обижайся, но вас сравнивать все равно что лук с рогаткой. Забираем?
Клюся помалкивала, только тихо позвякивала уздечкой. Если бы её спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила – покоя, тишины. Она помнит то время, когда была совсем молодой, и вместе с другими её гоняли в ночное, днем – на выпас, в полдень – к реке на водопой. Хорошее было времечко. А потом она вошла в возраст, и её приучили к седлу, к седоку, к длинным переходам. Потом были бесконечные версты через леса, болота, пустоши, через бурные реки и глубокие овраги. Этот жеребец, конечно, хорош – силен, вынослив, предан. Именно такой и нужен её хозяину, который редко живет на одном месте больше двух-трех дней. А ей бы в деревню, возить хлебные снопы с поля, хворост из леса, катать по праздникам детишек малых…Хо-хо, мечты.
– Да-а-а, сплоховал твой хозяин, переоценил себя, – оглаживал бока коня Сизарь. – Ему надо было меня слету разить, а он решил повыпендриваться, ха-ха! С седла слез, сулицей поигрывает – просто супермен! Наверное, так и не понял, как я его вокруг пальца обвел. Ну, ты видел, как он подставился, верно?
Конь беспокойно прядал ушами, переступал с ноги на ногу и косился на мертвеца.
– Знаешь, что? Решай сам, оставаться тебе здесь с бывшим хозяином или идти со мной, – проговорил Сизарь. – Я не буду в обиде, понимаю, что так просто хозяина из сердца не выкинешь. Давай я с тебя уздечку сниму. Пойдешь за мной – верну. А нет, так без неё сподручнее питаться. Эй, Рала, нам пора.
Клюся послушно подошла, седок вспрыгнул в седло.
– Но-о-о, пошла! Надо своих нагонять. Волчо-о-о-ок!
И чего кричать, недовольно поднялся с места волк. Я давно готов. Это ты, хозяин, разговоры разговариваешь. Подумаешь, конь. Ну, да, по всем статьям конь что надо. Ну, так бери, чего мямлить: «Обижусь – не обижусь». Сам всегда говоришь: меньше слов, больше дела. Вот и делай.
Волк двинулся вслед за седоком, но пару раз оглянулся на коня. Тот склонился над телом, обдал залитое кровью лицо своим живым дыханием, мотнул головой. Потом обернулся в сторону, куда ускакал странный одноглазый воин. Снова склонился над мертвым хозяином. Жизнь сюда не вернется, как не вернулась жизнь в тело предыдущего хозяина, которого вот этот мертвый скинул с седла ударом сулицы. Конь тогда долго стоял над мертвым телом, пока новый хозяин не взял его под уздцы и не увел в свой стан. С прошлого лета он носил на себе тяжелое тело нового хозяина. Хозяин был не плох, овса не жалел, но и боков тоже, когда хлестал плеткой или ударял шпорами.
А тот, что ускакал, странный. От него волна боли идет и еще что-то непонятное. Но воин он хороший. Умный, хитрый. Да и кобыла, что за деревом пряталась, перед тем, как ускакать, кое-какие мысли ему передала. Послушать её?
Конь ещё раз наклонился к уже остывающему коннику. Душа из тела ушла безвозвратно и теперь ищет дорогу к бескрайним цветущим лугам, где пребывают в покое души, покинувшие этот мир. Так пусть это путь будет легок и короток, пусть не заблудится в темноте прижизненных подлых мыслей и проклятий. Пусть жадность, злоба, коварство не виснут на ней оковами. Уходи с миром, старый хозяин. Э-э-эй, новый хозяин! Я с тобой!
Греслав
Макошке показалось, что он только на минуту прикрыл глаза, но сквозь узкий лаз уже пробился мутный рассвет. Повернувшись на правый бок, прислушался к тяжелому дыханию лежащего рядом Греслава. Булькает что-то у того в груди и свистит, как порванные кузнечные меха. Как есть отбито легкое. Да и как не быть ему отбитому, когда по груди пришелся удар палицей. Другой бы давно к праотцам отправился, а этот крепкий, еще жив. Ему, Макошке, надо во что бы то ни стало доставить Греслава к своим. И он доставит, только вопрос – живого или мертвого. Греслав сутки в себя не приходит, у него кровь изо рта пузырями.
Вот опять стонет. Тяжко ему дышать, в груди клокочет. И это не огневица (воспаление), это порвалось что-то внутри. Беда-а-а-а.
Ногами вперед мальчик выбрался из убежища. Это было старое логово аркуды (медведя), давно им покинутое. Беспокойно стало зверью в некогда глухом урочище между речками Дресной и Вигой, вот и перебрались медведи, лоси, волки, кабаны дальше на север. А в междуречье теперь полки собираются под рукой бывшего наемника Явила, который примкнул к дружине литовского удельного князька Кястаса. Задумал Кястас прибрать в свое владение земли, что расположены ниже большого города Турмаса, а людей, там живущих, заставить дань платить.
Тысяцкого Греслава с войском князь Светослав послал, чтобы предостеречь Кястаса от неразумного шага. Но всё пошло не так: по прибытии в Турмас дружинники стали прислушиваться к сладким словам Явила, который набрал уже восемь сотен воинов и обещал перешедшим на сторону Кястаса золотые горы. Загудела дружина, заспорили бывшие сотоварищи, что плечом к плечу воевали против врагов Руси. Явил же не унимается, еще больше сулит, мелкие серебряные деньги раздает, по плечам опытных воинов хлопает, зубы скалит в улыбке. Три дня назад прикатил бочки хмельного меда да оленины велел жарить на кострах безмерно.
– Не отказывайтесь от своей удачи, – убеждал он дружинников. – С Кястасом за один поход разбогатеете! Дома вас жены и дети ждут с добром, что на двух конях не увезти! А сколько вам Светослав отсыплет? На хорошее гулянье только и хватит!
Греслав сначала пытался строгостью навести порядок в полку – не получилось. Некоторые дружинники с утра без стеснения ходили хмельными, затевали драки, обговаривали, сколько добра они добудут в быстром походе с Кястасом.
Желание быстро разбогатеть смутило многих, но не всех. Преданные Светославу сотни встали лагерем на берегу реки. Греслав послал порученца с донесением к князю, описав положение дел и попросив совета.
Неделя-другая прошла, ответа не было. А положение его дружинников стало незавидным: провиант кончился, лошадей пасти было негде, а Явил предупредил, что настроен разделаться с несогласными, и начал провоцировать княжеское войско короткими атаками. Греслав понимал, что оставаться на месте, значит, подвергнуть опасности верных воинов, и принял решение снимать лагерь, перейти по броду через реку и двигаться к своим. Против значительно возросшей дружины Кястаса его сотни вряд ли выстоят.
Решено было уходить ночью. Греслав чувствовал, что спокойно им уйти не дадут. Выбрав крепких бойцов, он пошел в арьергарде, чтобы в случае чего защитить своих со спины.