Прощай, Медвежья лощина

Мальцева Ирина

– Макошка! – позвал Греслав.

Мальчишка бросил пук травы, которым оглаживал бока Велены. Следить за кобылой Греслава, как и за своим конем, было его честью и обязанностью. Вот уже год Макошка – ординарец Греслава. Мальчишка оказался полезным и в походе, и на стоянках. Казалось, нет такого дела, которое бы он не смог сделать. Ел ли он, спал ли, никто не видел, но всегда был бодр, активен, не жаловался ни на жару, ни на холод, всё подмечал, слышал, но умел держать язык за зубами. Выросший на реке, он будто дружбу водил с Водяным: в котелке Греслава

всегда была свежая рыба. А ведь Греслав сначала не хотел брать мальчишку к себе, но тот так жалобно смотрел ему в глаза, смахивая слезы, что воин не выдержал и согласился. Тем более что на тот момент Макошка остался совсем один. Куда подевался Радей, что вырастил его, никто не знал.

– Вот, возьми акинак и приторочи к седлу, ну, сам знаешь как…

Макошка кивнул: он знает. Акинак не простой меч, а волшебный. За то время, как он служит у Греслава, не раз видел акинак в деле. Шертите Перуне (клянусь богом Перуном)! Выстоять против Греслава, когда у того в руке акинак, никто не сможет.

– Через реку пойдешь в числе первых, – Греслав говорил тихо, но веско – не любил, когда ему возражали. – Там обождешь меня. Если со мной что случится, не дрейфь. Найдешь Сизаря, отдашь ему акинак. Он тебя не бросит.

Макошка молчал, но слезы предательски заблестели в уголках глаз и готовы были вот-вот пролиться. Но удержался, так как знал, что тысяцкий не любит слабости.

Он приготовит все для похода, а с Греславом ничего не случится, ведь он, Макошка, на рассвете жертву Водяному принес, чтобы тот не забрал его друга, когда через реку будут переходить.

Дружинники готовились к отходу и старались не вызвать лишних подозрений у врага. Но будто что почувствовав, Явил разместил своих людей у брода, и теперь оставалось добираться до противоположного берега вплавь.

Пособник Кястаса полдня гарцевал вблизи лагеря Греслава и, не переставая, убеждал воинов перейти на его сторону.

– А не то головы сложите здесь, и никто вам на помощь не придет, – смеялся Явил. – Мы вашего посланца изловили и на кол посадили. Вот ваша грамота! – в руках его действительно было донесение Греслава.

Тот, не обращая внимание на издевательские слова Явила, давал последние наставления.

– Уходим ночью, вплавь. Мы с Гонтой, Бородой и Сорокой прикрываем отход. На том берегу сразу влево до холмов. Если начнут преследовать, примем бой.

Ночью поредевшим сотням почти удалось уйти, но в последний момент их заметили, и Греславу с товарищами пришлось отбиваться, чтобы дать своим конникам возможность ступить на противоположный берег и уйти в лес. Отразив атаку, они тоже кинулись в воду и, держась за седла, поплыли рядом с конями.

– Греслав! – вдруг закричал Гонта. – Сорока тонет!

Сорока был опытным рубакой, но на воде держался с трудом. Да и тяжелые доспехи, служившие ему защитой на суше, в воде потянули ко дну. Его конь хрипел, пытаясь остаться на плаву и удержать седока, но до берега оставалось не менее сотни метров, а силы у того и у другого были на исходе.

Греслав направил Велену в сторону Сороки и успел вовремя: тот уже хлебал студеную речную воду. Умница Велена повернулась так, чтобы Сорока оказался между нею и своим конем. Греслав поднырнул, схватил бойца за пояс и потянул вверх. Этого хватило, чтобы Сорока оказался над водой и схватился одной рукой за седло своего коня, а другой за седло Велены. Так втроем они и добрались до берега. А Греславу пришлось самостоятельно выплывать, ругая себя за то, что не приторочил к седлу кобылы тяжелый кистень, мешающий сейчас плыть. Оставил бы при себе только меч.

Плыть было тяжело, в голове гудело от напряжения, руки и ноги слабели и не хотели слушаться. Но он доплыл и, цепляясь за дно носками сапог, пошел к берегу, пытаясь восстановить дыхание. Ему показалось, что им удалось уйти, но не тут-то было.

Десяток воинов, что стояли у брода, пересекли реку и уже мчались в их сторону.

– Борода, ко мне! – крикнул Греслав.

Мокрая одежда сковывала движения, и ему пришлось скинуть куяк (куртку), оставшись в вязаной рубахе. Его товарищи сделали то же самое.

– Коней, коней гоните! – закричал Греслав и первым крепко ударил по крупу Велену. Та поскакала вдоль берега, за ней другие кони.

– Туда! – показал Греслав на высокий речной обрыв.

Они добежали до отвесной кручи, развернулись лицом к приближавшимся всадникам. Берег был илистым, поросшим камышом, и кони едва вытаскивали копыта из вязкой тины, поэтому явиловским всадникам пришлось спрыгнуть с седел. Взяв наизготовку мечи и палицы, они двинулись к обреченным на скорую смерть княжеским дружинникам.

Четверо смельчаков приняли неравный бой, зная, что если и погибнут, то с честью.

– Гых, гых, хук…– понеслось по берегу. – На, на, ах!

Греслав рубил мечом, крутился на месте, уворачиваясь мечей сразу двух соперников. Краем глаза засек, как рухнул Сорока, потом пропал из виду Гонта. Громкий рык Бороды доносился слева и, судя по жалобным стонам оттуда, на счету богатыря уже немало убитых и покалеченных.

В этот момент ударом копья Греславу повредили руку, и он выпустил меч. Дернув левой рукой с пояса кистень, Греслав похвалил себя, что оставил грозное оружие при себе. Один из нападавших замер напротив него, прикидывая, чем лучше достать верткого вояку. Греслав не сплоховал и, сделав выпад вперед, нанес мощный удар снизу вверх в челюсть здоровяку, который уже занес над головой широкий меч.

Было бы светло, можно было увидеть, как разлетелась нижняя часть головы несчастного. Но света полной луны хватало лишь на то, чтобы различать, где живой, а где мертвый, и что Греславу пришлось бросить кистень, который зацепился одним хвостом за металлическое оплечье рухнувшего к ногам нападавшего.

Только сейчас Греслав пожалел, что велел Макошке спрятать акинак, а для боя взял простой меч. Этот хоть и рубил отменно, но не обладал свойством акинака придавать бойцу невероятную силу и выносливость.