Прощай, невинность!
Шрифт:
Софи моргнула, стараясь удержать подступившие слезы.
Эдвард лег рядом, обнимая Софи одной рукой, так что она уютно устроилась у него под боком. Софи боялась посмотреть на него, но радовалась уже тому, что он не оттолкнул ее. Она чуть напряглась, когда Эдвард погладил ее по плечу, по руке… И тут же почувствовала, как его пальцы исследуют ее талию, живот…
Софи больше не могла делать вид, что не замечает этого, и открыла глаза, чтобы посмотреть ему в лицо. Она и сама не знала, что ожидала увидеть, — возможно, наглое мужское самодовольство,
Софи могла справиться почти со всем на свете, и два последних года доказали это, но ей не вынести его сожалений по поводу их великолепной, всепоглощающей страсти…
— Вообще-то я пришел не за этим, — сказал Эдвард. Софи на мгновение перестала дышать. Прежде она бы не поверила ему — но сейчас, посмотрев в его глаза, поняла, что он говорит правду.
— Так уж получилось, — проговорил Эдвард, по-прежнему держа руку на ее животе. — Но я не хочу извиняться.
Софи смотрела на его большую загорелую руку, лежащую на ее белом, плоском животе, чуть ниже пупка, всего в дюйме от гнездышка золотистых волос. Отодвинув эту руку, Софи села и, взяв халат, завернулась в него.
— Я и н-не хочу твоих извинений.
На щеке Эдварда дернулся мускул. Чуть помедлив, он тоже сел и оделся.
— Нам было очень хорошо, Софи.
Софи отвела глаза, стараясь убедить себя, что Эдвард не хотел причинить ей боли своими словами. Но сама она никогда не сказала бы так о том, что между ними произошло. «…Было очень хорошо». Потрясающе, великолепно, незабываемо — да, но только не «очень хорошо». Но Эдвард, похоже, ждал ответа, и потому Софи пробормотала:
— Да…
— Почему ты такая тощая?
Софи вытаращила глаза: — Что?
— Ты родила ребенка. Но ты сейчас худее, чем была, когда мы встретились. Ты что, совсем не ешь?
Софи встревоженно замерла. И, осторожно выбирая слова, ответила:
— Ну, видишь ли, мне было бы нелегко поправиться. Я ведь почти не спала все это время, ребенок требует больших забот, хотя Рашель и помогает мне. И… я в постоянной тревоге. У меня нет аппетита.
Глаза Эдварда потемнели.
— Но ведь ты кормишь Эдану!
Софи вспыхнула, подумав не о дочери, а о том, как Эдвард ласкал ее налитую молоком грудь.
— Да, конечно.
Эдвард встал с кровати, засунул руки в карманы и повернулся к Софи спиной. Он долго смотрел в окно. На улице шел снег.
— Но теперь тебе не о чем беспокоиться, ты же знаешь.
Софи хотелось, чтобы он обернулся, ей нужно было видеть его лицо.
— О чем ты, Эдвард?
Он, резко развернувшись, шагнул к ней.
— Эдана — моя дочь. Ты ее мать. Это дает мне определенные права. И одно из моих прав — помогать ей… и тебе тоже.
Софи тяжело сглотнула и проговорила:
— И у тебя есть право пользоваться моим телом?
Он вздрогнул.
— Милая моя, но ведь и ты точно так же пользуешься мной!
Софи лишь махнула
Но Эдвард уже рассердился и продолжал:
— Не помню, чтобы мне хоть раз в жизни приходилось встречать такую горячую, чувственную женщину!
Софи сморщила губы. Что она могла сказать? Что страсть, которую она испытывает к нему, питается любовью? Что она будет желать его даже тогда, когда состарится и поседеет?
Взгляд Эдварда остановился на тяжело дышащей груди Софи.
— Да, таких горячих женщин мне никогда не приходилось встречать.
— Прекрати!
— У тебя были хорошие учителя, Софи.
— Ты был моим учителем.
Он рассмеялся:
— Это дело давнее. Тогда ты была девственницей, а не соблазнительницей.
— Прекрати, прошу тебя!
— Почему? Потому что правда не слишком красива? Потому что она не соответствует твоей благопристойной внешности? — В его взгляде горело бешенство. — А Генри знает, как ты горяча? Он это знает?
— Прекрати! — закричала Софи.
— Нет! — тоже сорвался на крик Эдвард. Софи похолодела. — Нет! — Его рука вдруг взметнулась и одним ударом сбросила с бюро все стоящие на нем безделушки. Стеклянные флаконы и фарфоровые вазочки с грохотом разлетелись на мелкие осколки.
Софи задрожала от страха.
Эдвард шагнул к ней, кипя от ярости, и резко остановился возле самой кровати.
— Ты собираешься встретиться с ним сегодня? — рявкнул он.
Софи, прижав к себе подушку, во все глаза смотрела на него, слишком напуганная, чтобы отвечать.
— Ты собираешься?! — снова заорал он.
— Н-нет… — прошептала Софи. — То есть я хотела сказать, я не знаю…
— Ты не знаешь! — Он развернулся и врезал кулаком по изумительной бело-синей восточной лампе, слетев на пол, она разбилась.
Софи прижалась к спинке кровати.
— Ты собираешься выйти за него замуж? — ревел Эдвард, словно раненый бык.
Софи знала, что ей хотелось бы ответить на это, но… Слезы хлынули из ее глаз.
Эдвард выругался. Он бросился к бюро и с такой силой выдернул один из ящиков, что тот рухнул на пол. Эдвард нагнулся и схватил квадратный бархатный футляр, потом ногой отшвырнул ящик в угол. Он подошел к Софи и бросил ей футляр. Тот ударился о колени Софи.
— Открой!
Софи посмотрела на футляр, лежащий у ее ног, ей страшно было дотронуться до него, страшно заглянуть внутрь…
— Открой, черт побери! — снова заорал Эдвард.
Всхлипнув, Софи потянулась к футляру, взяла его и открыла. Сердце в ее груди перевернулось. Внутри оказалась пара изумительных серег-подвесок с бриллиантами, стоившими целое состояние. Там лежало еще и бриллиантовое ожерелье, и кольцо с солитером. И это было обручальное кольцо.
— Это я приготовил для тебя, — хрипло проговорил Эдвард. Софи, сдерживая слезы, застилавшие ей глаза, посмотрела на него, держа в руках открытый футляр, не зная, что делать с драгоценностями… и с Эдвардом.