Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы
Шрифт:
– Стасов! – окликаю я нового гостя, представительного господина в кожаной куртке.
Он был любимцем женщин, думаю, что им и остался, хотя пышная каштановая шевелюра сменилась теперь на седеющий «ежик» волос. Но его выразительные глаза под навесом неприлично длинных ресниц почти те же. Слышала от общих знакомых, что Стасов теперь крутой бизнесмен, а деньги добавляют привлекательности любому мужчине, даже не слишком молодому. Меня обошло стороной повальное увлечение наших сотрудниц этим дон Жуаном, однако пообщаться с почти олигархом и мне лестно.
– Привет, Галь! – присмотревшись, отзывается он, широко улыбается, и вопросительно глядит на стоящую рядом со мной тучную подругу. Она сразу же игривым жестом поправляет кудряшки над ухом, будто ей по-прежнему двадцать пять, и ожидающе улыбается.
Но нет странного в том, что они смотрят друг на друга, как чужие – Стасов и Маринка никогда не встречались в этом ЦНИИ, они работали здесь в разное время. А я для них вроде связующей нити. С Маринкой мы вместе начинали, пришли по распределению после вуза почти в одно время, но она недолго продержалась в этих стенах, уволилась прежде, чем появился красавчик Стасов. Неотразимый дон Жуан пришел на работу почти перед моим уходом из ЦНИИ – тогда он казался мне мальчишкой, а теперь вижу, что и с ним мы одного поколения. Наскоро представляю друг другу сотоварищей, собираясь отойти. Пообщаюсь со Стасовым позже, поскольку в присутствии Маринки никакой серьезный разговор невозможен. Она уже начала под него «подбивать клинья», абсолютно забыв, что ее золотое времечко прошло. На лицо Стасова наползает скука, прикрытая вежливым вниманием. Он тоже разглядывает вошедших и вдруг касается моего плеча, обращая внимание на очередного гостя.
В открывшуюся дверь вталкивается инвалидная коляска. В ней сидит, беспомощно озираясь, морщинистый и дряхлый старичок. Мы узнали его только тогда, когда он поприветствовал всех дрожащим старческим голосом, и с такими знакомыми пафосными интонациями: «Друзья, прекрасен наш союз! Да здравствует советская научная общественность!». Конечно же, это Фигаро, бывший для меня и Стасова непосредственным шефом. Как слаженно наш сектор, в то время почти целиком состоящий из молодежи, дружил против Фигаро, балансирующего уже тогда на пороге пенсионного возраста. Он очень опасался быть отправленным на пенсию и, лебезил перед начальством вышестоящим, жертвуя интересами подчиненных. Мы были игрушками в его властных руках. Отчасти самодур, отчасти тиран и непревзойденный артист, всегда играющий роль, выгодную в текущий момент. В нынешнее время из него вышел бы отличный политик!
Но сейчас перед нами был больной, слабый человек – скорее бесплотная оболочка с дышащей на ладан душой. Полагаю, что ему подкатило уже к девяноста годам. За минувшие годы обиды и огорчения, связанные с самодурством начальника забылись, растворились в текущей жизни, и совершенно неожиданно возникло острое чувство жалости к этому беспомощному и слабому человеку. Сейчас он целиком и полностью зависел от крепкого молодого помощника, придерживающего ручки его инвалидной коляски.
Стрелки часов на стене вестибюля вздрогнули, обозначив назначенный нам час, и вахтерша пригласила гостей мероприятия проследовать через турникет. Проходили по одному, предъявляя ей паспорт, она отмечала фамилии в лежащем перед ней списке, ставя рядом с ними крестики.
Миновав проходную, мы оказались на внутренней территории института. Минут десять тянулись вереницей по главной «улице» среди раздельно стоящих исследовательских и производственных корпусов. И наконец вошли в трехэтажное кирпичное здание нашего Отделения. Поднялись по крутой лестнице на третий этаж. Рядом с конференц-залом нас уже поджидала «старая гвардия» – те сотрудники, которые работали вместе с нами и продолжают трудиться здесь и поныне. Снова возгласы узнавания и короткий обмен новостями. На этой площадке разговор крутился вокруг сегодняшних реалий. Работники привычно жаловались на маленькую зарплату, на отсутствие заказов, на самодурство их новых, мне незнакомых, начальников.
Часть услышанного удивила меня. Узнала, что лаборантка, когда-то с трудом дотянувшая до диплома в вечернем институте, теперь стала помощником директора. Посредственный инженер – звезд с неба не хватал – дослужился до заведования сектором: сказывался дефицит новых кадров. А талантливая девушка-исследователь так и не защитила диссертацию, хотя открыла интересное явление: не смогла, говорят, поладить с руководителем. В жизни, как в шахматах: кто-то делает ход конем, пешка пробивается в ферзи, а королева вдруг вылетает с поля.
Слушая про тех и других, я будто читала книгу задом наперед, с последних страниц медленно продвигалась к ее началу.
Последнюю треть прошлого века принято считать эпохой расцвета советской науки. Открытый корпоративный журнал «Флагман корабельной науки», врученный каждому гостю на юбилейной встрече, с пафосом утверждает: «Период 1970–1980 гг. был наполнен интенсивной научно-исследовательской и практической работой сотрудников института в области акустической защиты кораблей».
Отдавая должное учреждению, замечу, что организация удержалась на плаву и в трудное перестроечное время, когда с карты адресов госучреждений было стерто много исследовательских и проектных институтов. Институт им. Акад. Крылова являлся, по сути, прообразом инновационного центра в Сколково, концепция которого обсуждалась еще при президенте Медведеве.
Институт мог бы стать современным технопарком, но для этого надо радикально изменить организацию труда. Пока упор делается не на результат, а на проведенное работниками в стенах учреждения время, полное раскрытие их творческого потенциала невозможно. Сохраняется прежняя атмосфера, когда дни авралов чередуются с месяцами исследований по принципу: «ни шатко, ни валко», и она разлагает. Работающие и сегодня в ЦНИИ люди, по их словам, занимают себя в рабочее время чем могут, и не всегда – делом.
Я не готова анализировать причины бедственного положения науки в целом. Оставляю в стороне вопросы финансирования исследований. Говорят, что сейчас оно не в пример меньше, чем в советское время. Но ведь и тогда, когда деньги рекой текли в военно-промышленный комплекс, не все ладно было в «датском королевстве». Личная расхлябанность сотрудников и разбазаривание научного ресурса со стороны планирующих органов, неизбывная показуха, все это, словно песок, засоряло шестеренки производственного механизма.
Я расскажу о повинностях и провинностях, общественных нагрузках, о служебных романах и флирте, о поощрениях и наказаниях, о чтении художественных журналов в рабочее время, о вязании, лежащим у некоторых в ящике рабочего стола, о карточных и компьютерных играх – последние появились в ЦНИИ вместе с техническим прогрессом. То была обычная жизнь ученых в «почтовом ящике» за оградой. И научные идеи, открытия, уникальные методики прорастали как злаки сквозь поле, заросшее сорняками, пробивались как полезный радиосигнал среди трескотни «белого шума».