Прощай, Южный Крест!
Шрифт:
Появился Лурье, как всегда, внезапно — словно бы вытаял из-под земли, материализовался из чего-то нематериального, неведомого, весь в коже, в перчатках и куртке из мягкого шевро, с улыбкой от уха до уха, благоухающий приятным парижским парфюмом, при светозащитных очках-хамелеонах, сдвинутых на темя. Москалев вспомнил, какими возгласами его встречал Лурье раньше и широко раскинул руки:
— Ба-ба-ба!
— Ба-ба-ба! — горластым эхом отозвался Лурье, также раскинул руки в обе стороны.
Обнялись. Затем Лурье откинулся назад, скребнул пальцем по щеке Геннадия:
— Ты чего-то, брат, бриться перестал. Тебе это не идет.
— Так получилось, — неожиданно смущенно пробормотал Геннадий. — Вчера искал новое место, чтобы поставить сеть, — пока искал, забыл про бритье. Бывает. — Он виновато ощупал пальцами щеки.
Из сумки Лурье достал черную приплюснутую бутылку, ткнул ею в знакомый плоский камень, растущий из земли у входа в вигвам.
— Садись, Гена, я тебе буду рассказывать, как с твоей икрой путешествовал по Чили. — На лице Лурье возникла грустная усмешка, он сунул бутылку в руки Геннадию.
Москалев почувствовал, как в груди у него возник холодок, прошелся колючим железом по хребту, он взял бутылку в руки, машинально свернул у нее крышку.
— Резюме одно: икорный бизнес надо пробивать, — сказал Лурье, — покупать лицензию, создавать частную контору, регистрировать ее в госорганах. — Он споткнулся на мгновение, сделал резкий взмах рукой, будто хотел устоять на ногах, не упасть, было сокрыто в этом движении что-то безнадежное, сделавшее его лицо темным, нехорошо отвердевшим, добавил: — Вот так-то. В посольстве икру приняли на "ура", попросили привезти еще… Трехлитровую банку, Гена, сожрали за двадцать минут, даже послу ничего не оставили, а вот дальше было сплошное "Стоп!". Пара ресторанов заинтересовалась икрой, готова покупать, но начала спрашивать очень дотошно, где зарегистрирована твоя компания, какой состав икры, где проверочный сертификат, где икра прошла ветеринарное, или какое там положено, исследование на микробы, микроэлементы и прочее — в общем, все, все, все…
Лицо у Геннадия растерянно вытянулось.
— А без регистрации компании никак нельзя? — В голос его натекли какие-то известковые, схожие с ржавью нотки.
— Нельзя, — с жестким сожалением ответил Лурье. — На этот счет я получил пару больных щелчков по лбу и, извини, буквально, следом — два больных удара кулаком по затылку. Чтобы понимал: это дело — серьезное.
— Но всякая регистрация — это такие деньги, такие деньги, — убито проговорил Геннадий, — даже если продать половину острова Чилоэ, денег не хватит. — Он сквозь зубы втянул в себя воздух, с шумом выдохнул.
— Другого пути нет, Гена, только этот. — Лурье поморщился, словно на зубы ему попало что-то горькое, вновь располосовал воздух резким взмахом руки. — Тьфу!
— Выходит, не удастся нам привить чилийскому народу вкус к красной икре?
— Нет, этот барьер нам не одолеть, не по зубам он. — Лурье порылся в сумке, достал набор металлических стаканчиков, запечатанных в шевровый чехол.
— Так и не удалось продать ни одной баночки?
— Нет. Если бы были хоть какие-нибудь сопроводительные бумаги, я бы привез, наверное, кучку песо, тысяч пять, а так — нуль на палочке. — Лурье сложил колечком указательный и большой пальцы правой руки. — Зеро!
Настроение было такое, что хоть вешайся; если не выпить ничего, то можно согнуться кренделем и вообще рухнуть, распластаться под тяжестью того, что сообщил Лурье. Геннадий приложил ко рту кулак, бухнул в него, как в микрофон, простудным кашлем.
Виски, привезенное Лурье, оказалось сладковатым на вкус и каким-то недоваренным, не было в напитке чего-то такого, обязательного, всегдашнего, что всегда сопутствует этому напитку: остроты, хлебной горечи, духа хмельного, еще чего-то… Лурье понял, о чем думает Москалев, наклонил бутылку над его стаканчиком:
— Между первой и второй стопками не должно быть перерыва… Иначе посинеют кончики пальцев.
Геннадий не ответил, сейчас с ним происходило то, что обычно называют рождением затяжной боли — долгой, иссасывающей, иногда вообще неизлечимой, надежда, которая теплилась в нем последние две недели, угасла, ничего от нее не осталось, — теперь рождалась боль.
— Одна щелка есть, — проговорил тем временем Лурье, — в двадцати километрах отсюда находится старая фактория, там живет один американец. Он занимается предпринимательством, иногда делает инвестиции. Если клюнет на икряной проект — будет хорошо, он поможет. — Лурье, наполнив стопки, поднял свою. — Ну-у… за успех нашего безнадежного дела.
Геннадий ощутил, как губы у него дернулись сами по себе, произвольно, похоже, нервы одрябли вконец, сделались невесть чем, — скорее всего, ничем, гнилью.
Выпили. Лурье помахал перед ртом ладонью.
— Я засек — тебе не нравится виски… Мне, пожалуй, тоже, в нем есть какая-то незнакомая тошнотворная сладость… А что может вызвать сладость у человека, который любит горечь? Тошноту, больше ничего. — Лурье вгляделся в этикетку, приклеенную к плоскому боку бутылки. Хмыкнул: — Все понятно. Мало того, что напиток сварганен из риса, в него еще и сахар добавлен… Много сахара — из бутылки даже карамельками попахивает. — Лурье покачал головой. — Ладно, другой бормотухи у нас нет, только эта…
Издалека, из-за островов, плавающих в океане, донесся шум, словно бы над водой шел вертолет, натянутый стрекот винтов эхом отскакивал от воды и уносился в пространство. Лурье вытянул голову:
— Что это?
— Град идет, — расстроенным голосом пояснил Москалев.
— Этого нам еще не хватало.
— Град тут, Юра, выпадает каждый день.
— Откуда здесь можно позвонить?
— Только из магазина, ближайший телефон там.
— Я сейчас… Жди! — Лурье проворно поднялся и длинными быстрыми шагами, похожими на прыжки, понесся к главному местному "маркету", град поджимал, находился уже близко, надо было спешить.
Вернулся он минут через пятнадцать, сосредоточенный, хмурый. Подхватил фляжку с виски, молча разлил, чокнулся и только потом сообщил:
— Американца на месте нет, будет через три дня…
— И как тут быть?
— Очень просто. Я оставлю тебе номер телефона, ты позвонишь ему и договоришься о встрече. Добраться до него сможешь?
— Как-нибудь…
— Ну и лады. Что ему сказать — не мне тебя учить…
— Найду слова, — пообещал Геннадий, хотя, честно говоря, сомневался в этом, — все зависело от того, насколько хорошо американец знает испанский язык… По-русски он, конечно, ни бе ни ме ни кукареку, а по-английски Геннадий, в свою очередь, тоже ни бе ни ме…