Прощай, Южный Крест!
Шрифт:
И если уж и появлялись суда крупнее лодки, так это были катера и небольшие яхты, рыбе покой здешний нравился, и она охотно сбивалась тут в тучные стада.
Выбрался Геннадий на берег, оглянулся, как там сеть стоит, не откусил ли какой-нибудь пингвиненок у нее поплавки, но сети не было видно, и поплавков не было видно, всё скрылось в зеленоватой мрачной глубине… Мать честная! Пришлось снова прыгать в лодку — не может быть, чтобы из Антарктиды приплыл толстозадый зубастый кит и уволок его сеть вместе с добычей и поплавками к себе во льды!
Усиленно работая веслами, — физиономией вперед, как в порту Сан-Антонио, — он подплыл к сети.
По пути все пытался привстать, заглянуть вперед — где поплавки?
Сеть была на месте, поплавки тоже находились на месте, они еле-еле светились в тяжелой темной глубине, — за какие-то десять минут в ячею набилось столько рыбы, что сеть практически ушла на дно, либо действительно налицо были проделки шустрого кита, любителя вкусно похарчиться, а потом от всей души посмеяться над нелепыми двуногими тараканами, живущими на земле.
Он глянул в одну сторону, в другую: не видно ли где китовых плавников? Плавников не было видно, как и хвоста, и лап, криво торчащих из-под большого пуза, и по-сумасшедшему горящих глаз; значит, кит к сети, ушедшей на дно, не имеет никакого отношения.
Выбирать сеть из воды было непросто, она оказалось целиком забита рыбой, самой разной, но в основном той, что в здешних местах ценилась: сальмоном, ровало, радиже… Рыба билась в лодке, норовила проломить дно, либо перекусить весло, покалечить рыбака, но рыбак был увертлив, ловок, весла от агрессивной рыбы убирал так же ловко, все свое сохранял при себе, — рыбе ничем не удалось полакомиться.
— Русо! — послышался крик с берега.
Геннадий оглянулся. На берегу стояло человек семь вижучей, впереди всех призывно размахивал руками Луис, кричал горласто, на весь остров:
— Ру-усо!
Москалев понял, что индейцы со своих командных бугров засекли его улов и теперь явились за рыбой.
Это хорошо, что вижучи пришли, это означает, что с ними сложатся добрые отношения.
Выбрав рыбу из сети, он поспешно поплыл к берегу. О том, что вижучи не умеют ловить рыбу, он слышал от Луиса, слышал и другое — рыбу они очень любят и ни один праздник у них без сальмона или ровало не обходится.
Едва лодка ткнулась носом в кромку суши, как Луис ухватился за веревку, привязанную к кольцу, венчавшему нос лодки, вижучи помогли ему, и челн мгновенно вылетел на берег едва ли не до самой середины.
Вижучи разом, всей кучей сунулись в лодку — что там, чего поймал белокожий русо? — переглянулись и громко захлопали в ладони:
— Браво!
Растащили почти всю лодку целиком, остались только четыре мерлусы — рыбу эту вижучи не ели, считали сорной, — два осьминога, не успевшие вытащить свои щупальца из сети и несколько плоских зубастых рыбешек, которых Геннадий видел вообще первый раз в жизни.
Через полчаса у Геннадия в вигваме стояли два кулька с луком и морковкой, полмешка картошки, на табуретке лежал завернутый в газету двухкилограммовый шматок говядины, в лукошке, свитом из прочных пальмовых листьев, желтели своими гладкими боками полтора десятка куриных яиц, а отдельно, в чистом полиэтиленовом пакете, — две пшеничные лепешки, похожие на кавказские лаваши.
Это была плата за рыбу, которую он поймал. Вытряхнув из сети разные травяные ошмотья, Геннадий снова поставил ее. Эффект был тот же самый — вызвал у него не то, чтобы изумление, а нечто большее, это было некое колдовство, хотя во всякие шаманские штучки он перестал верить, еще учась в мореходке, — сеть буквально на его глазах ушла на дно, а может, легла еще ниже — поплавков на этот раз не было видно совсем — скрылись поплавки.
Он втащил улов в лодку, мусорную рыбу отпустил, тех рыбин, которые были поценнее и поцелее, сунул в садок, который соорудил специально для улова, веревку, затягивающую горловину садка, привязал к корме.
Из улова он отложил одного лосося, роскошного красавца килограммов на шесть, грохнул его головой о жесткий борт лодки и, отрезав от тушки пластину красного мяса — этакий "стейк для олигарха", — посыпал его солью, которую щепотью ухватил в распахе полиэтиленового кулька, сунул в рот. Сладко почмокал губами:
— М-м-м!
Неожиданно послышался крик с берега:
— Русо, ты чего делаешь?
— Ем рыбу.
— Сальмона сырым есть нельзя, его надо варить.
Нет, вижучи хоть и мужественный народ, но многого не знают и многого не пробовали. Не пробовали лосося нежного яблочного копчения, не пробовали сальмона слабого посола, не пробовали икру, которую здесь либо выбрасывают кошкам или же превращают в кормовую муку, в лучшем случае едят в вареном виде; не пробовали истекающую янтарным жиром тёжку — словом, много чего не пробовали, а о рыбных деликатесах вообще не имели никакого представления…
— Ай-яй-яй! — Индианка, стоявшая на берегу, схватилась за голову обеими руками, начала раскачиваться из стороны в сторону. — Русо сошел с ума! Русо сошел с ума — сырую рыбу ест!
— Нашла чему удивляться, — хмыкнул себе под нос Москалев, — сами едят ракушек сырыми и даже не морщатся, на лице ничего, кроме превеликого удовольствия нету, а тут решил попробовать малосольного лосося — и на тебе — на острове целая революция. Хорошо, хоть манифестаций нет!
— Русо ест сырую рыбу! — продолжала взывать к вселенной встревоженная индианка. — Русо сошел с ума!
Махнув рукой — все равно он ничего ей не докажет, — Геннадий отпластовал ножом еще один кусок рыбы, присолил его, из кармана достал кусок хлеба, о котором, честно говоря, забыл, и занялся едой.
Сальмой таял во рту и был много лучше разных норвежских, шведских и прочих лососей домашнего кормления, которых Геннадию довелось попробовать еще во Владивостоке, и наверняка не уступал здешним хваленым ракушкам.
С хлебом сальмон был вкусен очень, а с лепешкой будет еще вкуснее, — эт-то точно.