Прощай, Южный Крест!
Шрифт:
Ситуацию он понял мгновенно и принял эту беду, как беду близкого человека…
Начался поиск. Вскоре, месяца через два примерно, моего брата действительно обнаружили на острове Чилоэ, в индейском поселении, где он жил в фанерном вигваме. Разыскали его сотрудники консульского отдела нашего посольства в Чили, в частности, консул Сергей Полунин.
Ну а дальше вопрос о том, как выдернуть Геннадия из Чили, перешел в бытовую, а точнее, в техническую плоскость.
Воздушного сообщения у России с Чили не было — постарался, естественно, не только Пиночет, — поэтому действовать надо было только через Европу. Из Европы в Чили ходили по-прежнему самолеты лишь двух компаний, французской и немецкой, билеты стоили недешево — примерно полторы тысячи долларов.
После нескольких разговоров появилась надежда, что ситуация с моим братом разрешится благополучно и на эпопее его десятилетнего пребывания в чужих краях будет поставлена точка.
Той порой Валерий Иванович засобирался в командировку в Южную Америку, в том числе и в Чили, заодно он повез конверт с деньгами для Геннадия — на авиабилет и дорожные расходы, тысячу шестьсот долларов.
Через некоторое время раздался звонок из Сантьяго, из консульского отдела. — звонил Сергей Полунин. Сообщил, что билет на самолет до Франкфурта-на-Майне забронирован, во Франкфурте Гена должен будет пересесть на наш, аэрофлотовский, рейс, который и довезет его до Москвы… Что же касается самого Геннадия, то скоро он должен будет сняться со своего места на острове Чилоэ и переправиться в Сантьяго, добираться оттуда до чилийской столицы непросто, частично придется это делать на перекладных…
Но как бы там ни было, скоро он ступит на тропу, ведущую домой.
Теперь Геннадий знал, с кем надо поддерживать связь, к кому обращаться, жаловаться, и даже, если понадобится, излить душу — к консулу Полунину, вот кому. Он понимал, что Сергей Полунин относится к числу собеседников, которые умеют понимать других людей, кому не нужен переводчик из числа начальников или подчиненных, все происходит напрямую…
Главная задача была для Геннадия сейчас одна, правда, разветвленная: привести себя в порядок, чтобы не выгнали из транспорта, напоследок вволю поесть нежной лососевой икры острова Чилоэ и малость поправить свое здоровье, и даже, если удастся, округлиться, извините, физиономией.
Костюмчик у капитана дальнего плавания был, конечно, не для путешествий: поношенные резиновые сапоги, старая куртка, которая, несмотря на возраст, надежно прикрывала его от воды, штаны, которые в пору детства Геннадия называли лыжными, с начесом, чтобы задница не замерзала (а в варианте с Чилоэ — не подмокала), с двумя большими заплатами на коленях и одной, — во всю ширину, — на корме, плюс выгоревшая майка неопределенного цвета (маек было две). Бритвенные и прочие приложения в виде ложки, вилки, ножика, дырявого полотенца, блокнота, в котором он делал записи, и пары карандашей он сунул в полиэтиленовый пакет, тем и ограничился.
Настал день отъезда. Накануне в океане стоял непривычный для зимнего месяца июня штиль, вода была ровной, как зеркало, глядеться можно было и бритвой подправлять усы, которые Геннадий решил отпустить на память о Чили; чайки резвились, вели себя, как домашние утки, зачерпывали клювами воду и выливали на грудь, гусарили, — это было приметой хорошей погоды, что радовало Москалева, поскольку ему предстояло проплыть на лодке мили три, чтобы на огрызке суши, отделившемся от острова во время землетрясения, сесть на паром, потом пересесть на транспорт, идущий на материк.
На материке он определится на междугородний автобус и по "панамерикане" уже доберется до Сантьяго, до Полунина… На это понадобится примерно двое суток. В общем, Геннадий был готов терпеть и двое суток, и трое, и много больше, лишь бы добраться до дома. Кое-какие деньги у него уже имелись, были пересланы из посольства — из тех, что привез Морозов.
Хотя чайки и сулили хорошую погоду, а очнулся Геннадий утром в своем вигваме от грохота.
Выскочил на улицу, там — дождь, перемешанный с крупными слипшимися градинами, удары грома, молнии, темная всклокоченная вода с шапками пены, от которой она упрямо старалась освободиться, плевалась липкими клочьями, волны наползали далеко на берег, угасали около самого вигвама, у порога, потом с хриплым клекотом откатывались назад.
Высота у волн была приличная, одна волна легким махом могла заставить полтора десятка лодок выставить свои днища на просушку. Геннадий невольно сжался. В ушах его раздался глухой встревоженный стук — это подало о себе весть сердце: неужели ему не дано покинуть остров вижучей? Это что же, он останется здесь навсегда?
Лицо его покрылось горячим потом, он смахнул нервную налипь со лба, со щек, зашептал немую молитву обвядшими губами, ругая себя за лень, за невежество свое — надо же, так он и не выучил ни одной молитвы.
Нет бы попросить у какого-нибудь батюшки перед отправкой в Чили, чтобы надиктовал несколько молитв — в любой церкви не отказали бы… Он поморщился, натянул на ноги сапоги.
Вода была черная, бурная, с признаками сумасшествия, а небо, то было еще хуже — темное, будто бы присыпанное старым охотничьим порохом, с добавлениями копоти… Это означало, что шторм пройдет нескоро, за всяким очередным шквалом надвинется, принесясь из преисподней, новый шквал воды и ветра, волны поднимутся на еще большую высоту.
Тут не только весельная лодка, тут даже тяжелый военный корабль задерет ноги вверх, а лодка любая, самой совершенной конструкции, какой бы крепкой и устойчивой она ни была, не выдержит и пойдет на дно.
Вместо Находки и своего дома на Нахимовской улице он может очутиться на дне океанском среди рыб, осьминогов, ракушек, и вероятность, что так оно и будет, велика.
Лицо у Геннадия потяжелело, потемнело, его взяли сомнения и вместо того, чтобы лишний раз проверить свои манатки в полиэтиленовом пакете и попрощаться с бочкой, заменявшей ему печку, он плюхнулся пятой точкой на мокрую каменную скамью, омытую не только дождем и оскобленную жестким, каменной твердости градом, но и обработанную океанской водой — морось приносилась и из океанского пространства, — застыл в недобрых думах.
Умирать на чужой земле не хотелось, особенно сейчас, когда каменная глубина бездонного тоннеля немного осветилась, забрезжило там что-то — то ли лунное, то ли солнечное, — да и годы его, если уж на то пошло, еще позволяли прочно стоять на ногах, в такие годы надо жить…
Где-то, совсем невысоко, почти над головой, срезая с волн пенные гребни, хлестнула, бодая пространство рогами, ветвистая молния, за ней, запоздало, принесся одышливый изувеченный пространством гром.
Геннадий поднял голову, но в следующий миг подавленно опустил: как быть? Ему показалось, что он онемел, даже шевелиться сейчас не мог, руки, — да и ноги тоже, — кто-то спеленал путами, сил не было.