Прощай, Южный Крест!
Шрифт:
Когда на стройке появился Луис, Маэстро отвел его в сторону и рассказал все, что происходит с Геннадием. Луис подергал носом и начал бледнеть — не думал, что это дойдет до Маэстро, и начал злиться. Сжал кулаки, как тот "горячий эстонский парень", и процедил сквозь зубы:
— Ну, сучка! А что, русо сам не мог сказать мне об этом? — по-ковбойски прищурил один глаз. — А? — Очень уж любят эти ребята щурить глаза, будто перед жестокой карточной схваткой, где они за полторы минуты оприходуют весь кон и опрокинут его себе в карман. — А?
— Раз не сказал — значит, не мог… Постеснялся.
— Без завтрака оставаться не стеснялся, а тут постеснялся… Пхих! — В следующее мгновение Луис перестал изображать из себя лихого стрелка и прищуривать один глаз, будто для оценки своего противника, — а раз повел себя так, значит, знал о проделках своей дорогой половины. Да и Чили — это не Россия, жены ведут себя здесь тихо и без разрешения мужей даже в туалет не ходят… Иначе можно быстро остаться без мужчины, а это в женские планы обычно не входит.
Геннадий дошел до ручки не только по части завтраков, но и обтрепался очень уж сильно, смотреть на себя в зеркало уже не мог. Трусы у него, например, состояли из одних дыр, новые купить было не на что.
Однажды он не выдержал, сказал насчет трусов Лорене. Та равнодушным движением руки поправила на себе прическу.
— У Луиса остались старые… Бери их! — И швырнула ему две пары старых трусов Луиса. Добавила смягчившимся голосом: — Примерь, должны подойти.
Трусы не подошли. И не потому, что не налезли на Москалева или он в них чуть не утонул, — дыр в трусах Луиса было больше, чем в старых обносках Геннадия. Лорена развела руки в стороны:
— Извини, русо. Жаль, что манатки оказались не те… — Затем добавила с плохо скрытой усмешкой: — А по размеру вроде бы нормальные. А?
У Геннадия от этих слов даже в глотке что-то задергалось, но отвечать Лорене он не стал, лишь помотал головой сокрушенно и вышел из дома. А Лорена, как ни в чем не бывало, бросила ему вдогонку традиционный вопрос:
— Геннадий, ты чай уже пил?
И тут Москалев тоже промолчал — не знал, что сказать в ответ. Придумать не смог, вот ведь как. Но ведь не духом единым жив человек, а и еще кое-чем… Неужели Лорена этого не знает?
Хотелось курить, очень хотелось, во рту собралась тягучая, какая-то сладковатая слюна, губы сделались сухими, потеряли способность что-либо ощущать…
Как-то, в одну из таких минут, он не выдержал и обратился к хозяину:
— Луис, у меня курева нет, — кончилось. Ни одной сигареты в заначке.
Тот вскинулся, будто горный орел, осматривавший с вершины свои владения.
— Иди к Мануэлю, скажи, что от меня.
Мануэль — седой сгорбленный старичок, застудивший себе спину в Андских горах и согнувшийся от этого по-верблюжьи, хотя верблюжьего горба не имел, это было впереди… Мануэль торговал сигаретами.
Сообщение о том, что русский пришел от Луиса, на владельца курительной лавки не произвело никакого впечатления, он пренебрежительно выпятил нижнюю губу, поросшую курчавым волосом, колюче глянул на гостя:
— Курить хотят все, — голос его украсил скрипучий стариковский смешок. — Бери шланг и помой мои машины.
Машин у Мануэля было три, все древние, большие, видавшие виды — собственно, как и сам Мануэль, он тоже видал виды, часто кряхтел, поскрипывал костями, но не сдавался.
За сорок пять минут Геннадий привел машины в состояние, когда на них можно было выезжать в город, Мануэль, придирчиво покашливая, походил вокруг, работой остался доволен и вытащил из кармана куртки, украшенной пиночетовским значком, две пачки недорогих сигарет:
— На! Заслужил!
Добывать курево работой — подметанием двора, сбором спелых ягод на десятиметровых кактусах или мытьем дырявых драндулетов — это было лучше, чем собирать на тротуарах чинарики, хотя доходил Геннадий уже окончательно: отсутствие табака ощущалось острее, чем отсутствие еды. Надо было спасаться, предпринимать что-то, но вот что именно… Ведь если бы все это происходило во Владивостоке или в Находке, он знал бы, что делать, но Чили — это не Приморье, изученное до мелких косточек, вытертостей и плешин. Смотрел Геннадий на себя со стороны, видел, будто в запыленном зеркале, измученную фигуру человека уже немолодого и грустно качал головой:
— М-да, Москалев, бывали у тебя времена и получше…
Вскоре и вторая ланча была срублена, осталось только поставить такелаж, на ней, как и на первой ланче, Луис понавесил множество замков, куда ни глянь — всюду замки, за сохранность шхун он побаивался и часто просил, задумчиво двигая нижней челюстью:
— Сходи, Геннадий, в порт, посмотри, как там наша армада? Жива или не жива?
В Чили любую группу судов, даже если в ней всего два вымпела, обязательно называют армадой — гордо и свободно.
— Нет проблем, — отвечал Геннадий, подтягивал свои старые, с залатанными дырами штаны и отправлялся в порт.
"Армада" была цела — и новая ланча, еще не обустроенная, находилась на месте, и старая, удачно спасенная Геннадием. На всех дверях — всех до единой, в рубку, в каюту, в машинный отсек, в боцманский чулан, ведущих в другие места, болтались хлипкие китайские замки. Геннадий двинул по одному из них, так этот дивный запор чуть не улетел в воду — его можно было сбить не ногой, а обычным, извините, слабеньким плевком.
Хотел Геннадий сковырнуть ловким голкиперским ударом еще один замок, но не стал, пожалел продукцию, прибывшую на край земли из Поднебесной. Обследовал ланчу — все на ней было вроде бы на месте, не тронуто.
Но жидкие китайские замки родили одну замечательную мысль…
Он вернулся в дом, и хозяин, увидев его лицо, обеспокоенно потеребил собственный подбородок, — была у него такая привычка: проверять свою физиономию, когда он нервничал.
— Ну чего там? — нервным голосом спросил Луис. — Все цело?