Прощеное воскресение
Шрифт:
— Посплю дома. Вон рассвет зеленеет…
— А у тебя медали за войну есть?
— Есть. Приедешь в Москву, я перед тобою похвастаюсь при полном параде.
— Москва большая. Как я тебя найду?
— Я тебе адреса оставлю — и дома, и института, и больницы, в которой мы обычно оперируем, это моя родная больничка. Маму зовут Анна Карповна, я ей про тебя расскажу, и про малышей, и про Адама…
В начале седьмого утра подъехал Петр.
— Маленьких за меня поцелуй, — обнимая Ксению на прощание, сказала Александра.
— Сейчас кушать придут, — светло улыбнулась сквозь слезы Ксения. — Ой, травки забыла!
Александра вошла следом за хозяйкой в дом и набрала в карманы
— Так. Адреса я тебе отдала. А улица у тебя, Ксень, какая?
— Улица у нас в поселке одна, но из трех частей: в начале — Подгорная, потом идет — Заводская, все, что вдоль кирпичного забора, а наш кусок — Парижской коммуны. Дом одиннадцать.
— Я жду тебя в Москве. И письмо напишу обязательно! — За порогом Александра крепко обняла Ксению и поцеловала в щеку. — Малышей поцелуй! Пока.
Ксения проводила гостью до калитки, а когда машина тронулась, подняла руку в прощальном жесте…
Ехали до Семеновки быстро, с ветерком.
— Это ты Витю-гада прикокал? — неожиданно спросила Петра Александра.
— А тебе зачем знать?
— Хочу вынести благодарность от лица старшего по званию.
— Служу Советскому Союзу! — взял под козырек Петр и запел, перекрывая шум мотора и встречного ветра:
— Я был батальонный разведчик, А он писаришка штабной. Я был за державу ответчик, А он спал с моею же-ной…— Петро, — прервала его Александра, — а чего ты не женишься?
— Сначала батю надо женить. А то что ж, я женюсь, а он один останется — так нельзя.
— Значит, ждешь своей очереди?
— Выходит, жду. А Ксеня тебе родня?
— Да, родня. А ты невесту приглядел?
— Тебе честно? — Петр оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Александру в упор своими светлыми, много чего повидавшими глазами.
— Если говорить, то честно, но можешь и промолчать.
— А чего мне молчать? Ты догадливая. Да, конечно, если бы на ней, то женился хоть завтра, но она не из тех, она будет ждать…
— Ты о Ксении?
— Ну… А как ты насчет гада дотумкала, морская пехота?
— Во-первых, по твоим глазам затравленным, во-вторых, у тебя на кладбище голос как-то задергался, когда тебя Ксения про него спросила, а в-третьих — разведка должников не забывает!
— Не забывает, — усмехнулся Петр. — Смотри, во-он на горизонте чернеется, то пассажирский, московский… Погнали, может, успеем!
— Погнали! — азартно поддержала водителя пассажирка.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Как туман на рассвете — чужая душа.
XI
В молодости эти размышления не приходили ей в голову, а в зрелые годы, когда Александра Александровна выдавала замуж дочь Екатерину, как-то однажды она призадумалась над тем, что мужчины женятся, а девушки выходят замуж по обоюдной горячей любви и осознанной доброй воле довольно редко. Гораздо чаще в предсвадебном угаре они бывают обложены десятками совпавших обстоятельств, как загнанный волк красными флажками, и деваться им некуда, кроме как бежать в специально оставленный створ, где поджидает их подвыпившая компания с улюлюканьем и бодряческими криками «Горько»! Да, примерно так бывает у многих, но осознание этого приходит, как правило, через
Это сейчас, в третьем тысячелетии от Рождества Христова, девушки берут «бойфрендов», или, как называет их Александра Александровна, «учебно-тренировочных мужей», и живут себе эти парочки, как они выражаются, «гражданским браком», хотя на самом деле гражданский брак отличается от церковного тем, что пары не венчаны, но зарегистрированы в загсе, а если на Западе, то в мэрии, а «бойфрендство» всего лишь сожительство. Раньше так и говорили — «они сошлись», а теперь выходит — «они тренируются на должность супругов». Раньше молодая женщина без законного мужа считалась как бы обделенной вниманием, а сейчас всего лишь «свободной». Хотя, как думала Александра Александровна, эта свобода, кроме полной безответственности для мужчин, ничего в себе не несет и нести не может, что, в первую очередь, пагубно для самих мужчин, поскольку ослабляет их жизнестойкость и ведет к деградации. Как специалист, Александра Александровна была в курсе статистики по деторождению и дальнейшей жизни малышей, а поэтому знала, что каждый третий ребенок в Западной Европе, США и России растет без отца при живом и здравствующем папашке, который в лучшем случае находится на положении «папашки приходящего», — вот самый печальный плод «бойфрендства». Конечно, доедающим свое счастливое детство «мальчикам-друзьям» можно по этому поводу не беспокоиться, но тем, кто помышляет стать настоящим мужчиной и имеет амбиции к полноценному продолжению своего рода, есть над чем подумать.
А тогда, летом 1947 года, после того как Горюнов-младший подвез ее к платформе станции Семеновка и тут же укатил разгружать так вкусно пахнущий подсолнечный жмых, пассажирский поезд, к которому они так спешили, пролетел мимо станции, даже не притормозив, только обдав Александру мазутно-смоляным ветром из-под гулко клацающих, сверкающих на солнце колес. Она смотрела вслед уходящему на Москву поезду, как навсегда ускользающей надежде, и ее обманутая душа медленно наполнялась тупой болью. Только теперь она окончательно поняла и умом и сердцем: надеяться больше не на что, Адама ей не вернуть. С каждой минутой уменьшающийся на глазах поезд становился все крохотнее, пока не превратился в точку, а затем и та исчезла из виду, растворилась в равнодушном к людским потерям желтоватом и зыбком солнечном мареве жаркого дня над степью.
Точка на горизонте исчезла. А Александра все всматривалась и всматривалась изо всех сил, пока ей не почудилось лицо Адама, вернее, что-то очень похожее на его лицо, потому что очертания она увидела смутные, как сквозь слезы.
— Доча, ты че плачешь — за поезд? Та Бог с ним! Разберемся.
Оказалось, что перед ней стоял тот самый опухший почечник в железнодорожной фуражке, серой рубашке с погончиками, в темно-синих шевиотовых брюках и сандалиях на босу ногу, тот самый, что по приезде в Семеновку подсказал ей, как добраться до поселка на попутной машине.
Александра провела ладонями по лицу: действительно, все в слезах, значит, она плакала и не чувствовала, что плачет.
— Дяденька Дяцук, извините. — Александра крепко вытерла слезы тыльными сторонами ладоней. — Здравствуйте!
— Здравствуй, доча. — Серое одутловатое лицо осветила улыбка, узкие светлые глаза потемнели на какую-то секунду и даже стали как будто больше. — А ты помнишь мою фамилию. Молодец!
— Я помню всех, кто мне сделал хорошее, — просто и искренне отвечала Александра.