Прошедшее повелительное
Шрифт:
– Для меня это все равно что изнасилование, если жертва не может сопротивляться. И когда это случается между богом и женщиной – женщины всегда кончают с собой?
– Нет. Но будь то мужчина или женщина – это уже пропащие люди. Они никогда не признаются в этом, но как можно быть счастливым, познав хоть раз любовь бога? Извини. Мне пора. Мой выход.
Д’вард остался сидеть в раздумьях. Элиэль тихонько отползла от куста.
Эдварда окончательно приняли в труппу. Даже Клип перестал сторониться его. Если у него и был недостаток – так только то, что он упорно обращался с Элиэль, как с маленькой. Например,
– Меня беспокоит Элиэль, – заявил он, и опять это было очень некрасиво с его стороны обсуждать кого-то за его спиной.
Утиам рассмеялась:
– С чего это тебе беспокоиться о ней?
– Ну, само собой, я очень признателен Элиэль за все, что она сделала. Я почти наверняка умер бы без ее помощи. Я и всем вам благодарен, конечно, но я попал сюда против своей воли. Мне надо каким-то образом вернуться домой, чтобы… чтобы выполнить важный долг.
– Нам будет не хватать тебя. Нам нравится твое общество. Ты уже отплатил нам за все – своими сборами. И даже сверх того! Хотелось бы мне знать, как это тебе удается! Но при чем здесь Элиэль?
– По-моему, она думает, что я ей принадлежу! Я не могу остаться с вами насовсем, но мне не хочется ранить чувства ребенка.
«Ребенка?» – возмущенно фыркнула про себя Элиэль.
– Мне жаль ее, – продолжал Д’вард. – Она так верит в то, что станет великой актрисой! Но как? С ее-то ногой? Она ведь не сможет принимать участия в Празднествах Тиона, и…
– Тебе не стоит беспокоиться об этой маленькой плутовке, – сказала Утиам. – С нею я не побоялась бы даже выйти против всего суссианского ополчения. И если уж на то пошло, если ты вот сейчас выглянешь в эту дверь, боюсь, ты найдешь за ней пару очень острых ушек, растущих на голове Элиэль Певицы.
Элиэль неслась по коридору так, словно сам Зэц гнался за ней.
Дав шесть весьма успешных представлений «Варилианца», Тронг объявил «Трагедию Трастоса». В числе прочих на афише самыми маленькими буквами значился Д’вард Книжник в роли Джинуу, бога отваги. Репетиции проходили не очень успешно. Д’вард держался на сцене скованно и вовсе не напоминал того отважного юношу, который сыграл перед труппой своего Королягарри.
– Сильнее, сильнее! – снова и снова повторял ему Тронг. – Там же почти темно, помни это! Ты стоишь в свете факелов, не на солнце. Энергичнее! Взмах руками! Слова!
Но Д’вард продолжал играть свою роль так же вяло, словно надеялся, что его не выпустят на сцену.
Даже в утро премьеры Тронг еще сомневался. Все же Пиол настоял на том, что вечером все будет как надо, а даже если и нет, спектакля это не испортит.
Элиэль не сомневалась в том, что все пройдет хорошо.
Все прошло не просто хорошо. Все можно было назвать одним словом – фурор.
В «Трастосе» Элиэль не волновалась насчет наряда, поскольку она исполняла песнь посланца богов из-за сцены. Девочка спела очень даже неплохо, но аплодисментов не заработала. Они вообще не хлопали. Сбор в антракте оказался мизерный. Актеры шептались, что такой бесчувственной публики им еще не встречалось. Возможно, беда заключалась в том, что в Суссе Трастос – исторический персонаж, причем отрицательный. Ясно, что суссианцы не одобряли, когда его представляли как трагического героя. Пиол слишком пренебрег традициями.
Д’вард должен был выходить на сцену почти в самом конце. Элиэль
На сцене появился Гольфрен в золотой набедренной повязке, обозначавшей его как Тиона. Даже в Нарше публика вяло, но реагировала на это драматическое противостояние. Суссиане же сидели в гробовом молчании, ожидая, что же такого скажет бог, чтобы спасти спектакль от полного провала.
– Я ниспошлю тебе отвагу! – объявил Гольфрен и начал играть. Элиэль услышала недовольный шепот в зале. Да и сам Гольфрен, уловив недовольство зрителей, сократил соло, насколько это было возможно. Наконец прозвучал последний аккорд, означавший сигнал к выходу Д’варда.
– Да, я – Отвага! – Д’вард Книжник ворвался в освещенный круг сцены – высокий, стройный, в таком же наряде, как Гольфрен, с символическим факелом в руке. Как красив он был! В амфитеатре наверняка не нашлось ни одной женщины, у которой при виде его учащенно бы не забилось сердце! Да и вряд ли нашелся такой мужчина, что не ощутил бы прилива юношеской удали. Зрители затаили дыхание, увидев на сцене одновременно самого бога и одну из его аватар.
Возможно, Пиолу удавались стихи и лучше этих, подумала Элиэль, но еще ни разу их не декламировали с таким чувством, да еще на идеальном джоалийском.
Отвага нам дана как остов – тот,Что держит нашу плоть. Лишенный сей основыПадет тотчас и вновь уже не встанет – жалкий червь,Что убоится дуновенья ветерка.Восстань, гляди! Внемли совету звезд,Поверь богам, что обращают жизнь твоюВ поток полезных дел, которому нет края.Все страсти, мнение людей, и даже честь,И радость – все ничто, когда не зиждутсяОни на основаньи прочном яростной отваги,Той доблести, что, смерть саму отринув,Забыв про возраст, раны иль усталость,Возвысит венценосную главуНад пустотой ничтожества и тленаИ светом ярким высветлит деяньяИз тех, что в памяти останутся навечно…И так далее – сорок или пятьдесят строк белым стихом. Для пущего эффекта Пиол снабдил монолог двумя-тремя местными премудростями. Все это время Тронг обретал силы. С каждой строфой он поднимался – сначала на колени, потом на одно колено и так до тех пор, пока не выпрямился во весь свой рост. Тронг высоко поднял меч и эхом повторил за Д’вардом заключительную строку – клятву умереть с достоинством.
Зрители тоже повскакали на ноги. Амфитеатр одобрительно гудел. Д’варду пришлось выходить на бис и повторять монолог еще дважды. Потом они с Тронгом выходили на отдельный поклон, а публика истерически визжала и закидывала сцену золотыми монетами.