Прошедшее повелительное
Шрифт:
Эдвард издал возглас изумления, заставивший Элиэль подпрыгнуть. Но это невозможно! Ведь это же земные созвездия!
Еще засыпая, Эдвард понял, что попал в беду. Его прихватило где-то за полночь. Стараясь не разбудить девочку, он выполз из палатки.
Не пить воду… но если ему придется провести в Соседстве остаток жизни, ему придется пить, а его внутренностям – освоиться с местными микробами. Он и раньше цеплял обычные для путешественников заболевания во Франции и в Германии и выжил. Но с инопланетными видами дела еще не имел. Чего бы ему сейчас не помешало –
К утру у него начался жар.
О том, чтобы выходить в этот день, не было и речи. Эдвард с трудом выбирался из палатки или заползал в нее, но в основном оставался снаружи. Он пытался успокоить Элиэль, но у него не хватало сил на объяснения. Девочка злилась, печалилась и молилась. Она притащила Эдварду напиться и сварила жидкий суп, который ему иногда удавалось есть понемногу. Ее заботливость была очень трогательной. Элиэль выказывала замечательное терпение, отгоняя от него мух. Правда, она очень переживала, что пришлось прервать уроки языка. Назавтра поправлюсь, думал Эдвард.
На следующий день жар усилился, и дело приняло опасный оборот. В первую четверть в Фэллоу он ухитрился подцепить все известные медицине детские болезни, к которым любому рожденному в Англии мальчишке полагалось бы иметь стойкий иммунитет. Его друзей в Ньягате все эти кори, свинки и скарлатины скорее всего убили бы. Все же он унаследовал способность сопротивляться английским болезням, да и организм его был покрепче, чем у большинства белых англичан. Но к Соседству он оказался совершенно не готов.
Эдвард то впадал в забытье, то вновь приходил в сознание. Он не хотел умирать здесь, так далеко от дома и всех, кого знал. Но где его дом? Не в Фэллоу. Не в Ньягате. Уж конечно, не у святоши Роли в Кенсингтоне. Вот потеха: ускользнуть из рук палача только затем, чтобы сдохнуть от лихорадки в чужом мире. Ох, Алиса, Алиса! Возможно, повернись все по-другому, он пал бы от немецкой пули, но и в этом было бы больше достоинства. Кажется, у Уэллса марсиане вымерли от земных микробов…
Маленькая Элиэль пребывала в растерянности, не зная, что делать. Он пытался сказать ей, что она и так делает все возможное, но не мог вспомнить ни слова из ее языка. Александр Великий мечтал покорять новые миры. Они тебя, Алекс, и убили.
О, отважный новый мир! Затерянный мир.
Он не хотел умирать.
Весь следующий день Эдвард становился слабее и слабее. Девочка приносила ему питье, смывала пот и держала его за руку. Он был ей несказанно благодарен, но не мог произнести ни слова. Эдвард слышал, как она бранила старого отшельника. Он пытался сказать ей, чтобы она бросила его и шла домой, к родителям. Бедная девочка не понимала английского. Королевского языка…
Огромный новый мир. Он умирает, так и не увидев ничего. А он так хотел найти Олимп и поговорить с людьми, знавшими отца.
К нему приходил Крейтон, он не знал, в бреду или наяву, и говорил о чужаках.
Приходил полный скорби мистер Гудфеллоу.
– Я ничего не могу поделать, Эдвард, – говорил он, комкая в руке свою бобровую шапку. – У меня нет здесь никаких полномочий.
Почему
Этой ночью – которой по счету, он уже не помнил – джунгли содрогались от чудовищной грозы. А он вел бредовый спор с инспектором Лизердейлом, пытаясь убедить его, что чудеса происходят и в наши дни. Приходил бедный Волынка Боджли и заговаривал с ним о «Затерянном мире», спрашивая, чем закончилась книга.
Потом он оказался в тюрьме, где объяснял врачу, что его сломанная нога исцелена местным божеством из времен древних саксов.
Элиэль снова молилась.
– От этого все равно никакого толку! – упрямо повторял Эдвард, жалея, что девочка не понимает его.
– Ну, старина, этого никогда не знаешь наверняка, – говорил Крейтон. – Будем надеяться только, что никто нас не слышал. Я же говорил тебе, что они не боги, хотя ведут себя именно так. Но даже если кто и слышал, они не все чудовища.
– Ты поклонился от меня Руату? – спрашивал мистер Гудфеллоу.
Жар спал этой ночью. К утру Эдвард пришел в сознание, хотя был слаб, как новорожденный младенец. Он смотрел на лучи рассвета, пробивающиеся сквозь листву, и дышал свежим ароматом умытого мира. Он был счастлив уже тому, что жив.
Он надеялся остаться живым и дальше, хотя ясно было, что это не так-то просто. Дневной свет принес с собой облегчение. Где-то ночью, в бреду, он сообразил-таки, кто такой неприятель и почему Служба называет его Палатой.
Палата Ужасов, разумеется.
Молодость брала свое. Эдвард быстро выздоравливал. Только вчера еще он метался в безумном бреду, а сегодня уже сидел, пытаясь побриться нетвердой рукой. В этот же день Эдвард снова принялся за изучение языка. На следующий осилил короткие прогулки.
Порит припрятал большую часть провианта. Элиэль кричала и угрожала до тех пор, пока он не достал его. Ей нужна была еда для Д’варда – пусть набирается сил.
Ликуя, девочка показала ему строки «Филобийского Завета», где упоминалась она и где значилось его имя. В нескольких местах он именовался титулом, который Элиэль даже не пыталась перевести, но который, должно быть, означал «Освободитель» – Крейтон говорил ему об этом. Один раз Эдвард упоминался как сын человека по имени… Не самая удачная попытка приспособить к местному языку имя, несомненно уникальное в Соседстве. Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы принести смерть родителям.
Эдвард знал, что Элиэль таит от него какие-то секреты. Когда хотела, она неплохо понимала его пиджин, дополняемый жестами. Как только он задавал неуместные, на ее взгляд, вопросы, на которые она предпочитала не отвечать, его речь почему-то сразу же становилась совершенно непонятной для нее и оставалась такой до тех пор, пока она не меняла тему.
Девочке не терпелось уйти отсюда. Эдвард предложил ей идти вперед, но она отказалась, за что он был ей очень благодарен. Он был обязан ей жизнью, но решиться на переход протяженностью в несколько дней, не восстановив силы, означало угрозу нового кризиса. Он попытался растолковать это ей.