Прошло семь лет
Шрифт:
Первый раз в жизни она пожалела, что предоставляла ему столько свободы, что, воспитывая его, делала ставку на благородство, доверие, терпимость и открытость. Себастьян прав. Мир сегодня слишком груб, жесток и опасен для идеалистов-мечтателей. В нем невозможно выжить без изрядной доли цинизма, своекорыстия и жесткости!
Себастьян снова затянулся и выпустил дым в сияющий прозрачностью воздух. За спиной у него тихо, по-кошачьи мурлыкал кондиционер. Как же его тоскливый страх не подходил к этому мирному огородику,
Высоко над домами, вдали от Манхэттена и оживленной суеты мегаполиса, здесь, на крыше, царил покой. Жужжали пчелы, торопясь запастись провизией на зиму, толпились у летка улья. Лучи солнца, пробиваясь сквозь кусты, золотили небольшую бочку в ржавых обручах.
— Расскажи мне, куда ходит, с кем видится Джереми.
Никки погасила окурок в горшке с землей.
— Он проводит время всегда с двумя мальчиками.
— Один тот самый Саймон, — догадался Себастьян.
— Второй Томас, его лучший друг.
— Ты говорила с ним?
— Звонила, оставила сообщение, но он мне не перезвонил.
— Так чего же мы ждем?
— Успеем подловить его у выхода из лицея, — сообразила Никки, взглянув на часы.
Оба тут же вскочили со своих мест и торопливо зашагали по плиткам дорожки, вьющейся между ящиками. Прежде чем уйти с крыши, Себастьян ткнул пальцем в подобие палатки, покрытой черным брезентом.
— Что у тебя там?
— Ничего, — слишком уж торопливо ответила Никки. — Ничего особенного. Разные инструменты.
Себастьян взглянул на бывшую жену с подозрением. Он еще не забыл тех особых ноток, которые появляются в ее голосе, когда она врет. И это был тот самый случай.
Он отодвинул брезентовый край и заглянул внутрь. Укрытые от посторонних глаз, на полу стояло с десяток горшков с цветущей коноплей. Теплица была обустроена лучше некуда: искусственное освещение, увлажнитель воздуха, автоматический полив, пакетики с лучшими удобрениями. Словом, оснащение по последнему слову техники.
— Твоя безответственность не имеет границ! — взорвался он.
— Да ладно! Не устраивай драмы из-за нескольких кустиков травы!
— Травы?! Ты понимаешь, что это наркотик? И ты его выращиваешь!
— Ты тоже можешь выкурить косячок. Расслабишься, вот увидишь.
Себастьяну было не до шуток, он слов не находил от возмущения.
— Не хватало только, чтобы ты еще продавала эту мерзость!
— Я вообще ничего не продаю. Трава для личного употребления. Экологически чистая, собственного производства. Куда более полезная, чем смола, которой торгуют дилеры.
— Это немыслимо! Ты понимаешь, что можешь загреметь в тюрьму?
— С какой стати? Ты собираешься донести?
— А твой дружок Сантос? Уверен, что он как раз и занимается наркоманами.
— У него других дел
— А Джереми? Камилла?
— Дети вообще здесь не бывают.
— Не морочь мне голову! — заорал он, тыча пальцем в плакат известной баскетбольной команды, явно только что прилепленный к ограде.
Никки пожала плечами и вздохнула.
— Ты меня достал.
Себастьян отвернулся, надеясь успокоиться, но гнев подымался волной, воскрешая давние обиды, бередя плохо зажившие раны, напоминая, какая на самом деле женщина эта Никки Никовски, ни одному слову которой нельзя верить, женщина, на которую ни в чем нельзя положиться!
В приступе ярости он схватил ее за горло и прижал к металлической этажерке.
— Если ты посвятила моего сына в свои мерзости, я тебя уничтожу! Поняла?! — Потом ослабил хватку, убрав большие пальцы, дав ей возможность вздохнуть. И повторил: — Ты меня поняла?
Никки торопливо набирала в грудь воздух и ответить не смогла. Все еще в приступе ярости, Себастьян снова начал ее трясти.
— Поклянись, что побег Джереми не связан с твоей наркотой!
Себастьян нависал над Никки, крепко вцепившись в нее, но внезапно получил болезненный удар ногой по колену и, присев, отпустил бывшую жену.
Никки прилежно училась на курсах самообороны, она отлично освоила приемы. Оказавшись на свободе, она с молниеносной быстротой схватила ржавый секатор и занесла его, метя Себастьяну в живот.
— Еще раз тронешь — убью! Запомнил?
9
Средняя школа Южного Бруклина — большое здание из красно-бурого кирпича, выходящее фасадом на Коновер-стрит. Приближался час обеда, и, судя по большому количеству фургончиков со съестным, выстроившихся перед школой, можно было догадаться, что еда в школьной столовке не очень-то.
Себастьян с недоверием приблизился к одному из «гастрономических грузовичков», которые с некоторых пор стали колесить по Нью-Йорку, кормя горожан. Каждый грузовичок предлагал что-то свое: один — сэндвичи с омарами, другой — тако, дим-самы, филафели… Себастьян, брезгливый поборник чистоты, обычно избегал подобного рода угощения, но если ты ничего не ел со вчерашнего дня и в животе у тебя гремит военный оркестр…
— Не советую брать южноамериканские примочки, — предупредила Никки.
Из чувства сопротивления он пренебрег советом бывшей жены, которой ни в чем нельзя было доверять, и попросил «севиче», перуанское блюдо из сырой маринованной рыбы.
— И какой он из себя, этот Томас? — осведомился Себастьян, услышав, что прозвонил звонок, возвещавший конец занятий, и глядя на двери, откуда хлынул поток учеников.
— Я тебе его покажу, — пообещала Никки и прищурилась, боясь, как бы не пропустить приятеля сына.