Прошлое никогда не проходит
Шрифт:
Геологи, столько дней не видевшие ни солнца, ни строматолитов, в эти минуты чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете. Ветерок на открытом от тундры пространстве, словно по мановению волшебной палочки, почти избавил их от комаров.
Постепенно становилось всё прохладнее, да и голод брал своё. Николай сложил костёр-«коромысло», то есть на одну, поднятую сторону длинной палки подвесил котелок с водой, а другую придавил к земле тяжёлыми камнями, Денис и Женя подтаскивали ему с разных сторон дрова, и буквально через пять минут высыпали в кипящую воду 2 суповых пакетика, сырный и грибной, галеты с салом служили приятным дополнением. Казалось, что никто из них не ел ничего вкуснее, и ребята не уставали восхищаться незамысловатой похлебкой, оживленно обсуждая свою находку. Их небольшое открытие переполняло геологов радостью и любовью к жизни. Бренди крутился вокруг, завистливо поглядывая
Эх, если бы они знали тогда, как на 180 градусов меняются приоритеты… Всё, что было открыто и сделано геологами, работавшими на будущее страны, распродавалось в это время за копейки, и осуществлялось это теми же самыми комсомольскими и партийными активистами типа чубайсиков и гайдарчиков, что сначала призывали советских граждан к трудовым подвигам, а затем набивали карманы на их открытиях, совершённых с непомерными трудностями и лишениями. Кто знал, кроме самих геологах, о голоде и жажде, пронизывающем холоде или удушливой жаре, об истёртых в кровь ногах и постоянной неустроенности, об опасных порогах бурлящих рек и перевёрнутых машинах на высокогорных перевалах!? Сколько их навсегда осталось в тундре, пустыне или в тайге, в горах или на дне морей… Кто вспомнит о них, кто позаботится об их детях!? Эти люди не гнались ни за славой, ни за деньгами, но просто и самоотверженно делали свое дело, а когда их спрашивали: «А что вы за это будете иметь?» – удивлённо округляли глаза. Дальняя дорога, радость открытия, красота невиданных мест, живой голос неутомимой природы и, наконец, горячий супчик – что ещё нужно для счастья!?
Богатство, успех, карьера – всё эфемерно, и может в мгновение превратиться в ничто. И не обязательно это сделают революции, судьи или бандиты, не менее опасны и непредсказуемы болезнь и смерть. А жизнь так быстротечна… Но воспоминания о звёздном небе и ночном купании, о капризах бурлящих горных рек и холодной красоте Заполярья, о величии Памира и непредсказуемости Тянь-Шаня никто у них не отнимет! Они навсегда останутся с геологами, как их работы и маленькие открытия, вот такой у них материализм. А можно ли забыть бирюзовый Иссык-Куль и волнение гордого Байкала, быстроту вод неустрашимого Енисея да капризы взбалмошной Лены, прелесть бурного Амура или таинственную красоту каменистых таежных берегов на их притоках? Скажите, купались ли вы в Тихом океане, заглядывали ли в жерло камчатских вулканов, срывали ли гроздья винограда в Дальневосточной тайге, любовались ли озёрами Алтая? Застывали ли в восторженном молчании перед волшебными закатами Карелии? Богата и прекрасна наша страна, и можно до бесконечности перечислять её красоты, о которых большинство людей не имеют представления, включая наших братьев из бывших республик, превративших свои земли в полыхающую войнами «заграницу». Не забудутся геологам и длинные маршруты, приключения и трудности, ночные споры и разговоры, песни под гитару, дружба и внезапно вспыхивающая любовь, подчас захватывающая их бродячие души. Нет, этого у них никто и никогда не отнимет, даже на смертном одре. Жизнь в палатке, единение с природой, интересное дело не заменят им ни один самый комфортабельный отель, а завораживающие размышления о жизни планеты, построенные на базе собранного и обработанного материала, захватывают учёного больше любого детектива. И останутся после них бесценные труды, книги и статьи с фактическим материалом и его оригинальной авторской интерпретацией, которыми будет пользоваться ещё ни одно поколение, немножко завидуя им, первооткрывателям своего маленького мира, умеющим жить «здесь и сейчас».
Сытые и окрыленные долгожданной находкой, превышающей все их ожидания, геологи аккуратно собрали свой небогатый скарб и образцы. Застегнув штормовки и прикрыв голову капюшонами, надвинутыми до самого носа, они отправились домой. Обратный путь с набитыми камнями рюкзаками и в сопровождении тучи комаров не показался геологам сложным: каждый из них был занят своими мыслями. Женя думала о строматолитах, о той необыкновенной силе жизни и единой организации бактериально-водорослевого сообщества, позволившей им существовать миллиарды лет, а Дениска – о Жене. Ему уже 24 года, он окончил техникум, поступил в институт, но не «свезло» парню – со второго курса забрали в армию – тогда вышел такой дурацкий указ, не дающий студентам отсрочки, действовал он всего лишь 2 года, однако многих юношей сорвал со студенческой скамьи. Вузы, особенно те, в которых учились преимущественно мальчики, опустели, и вскоре его отменили, но Дениса это не спасло: он отслужил 2 года. Сразу после армии он решил устроиться в экспедицию и попал в отряд к Жене, затем восстановился в институт, но только уже на другой факультет – тот, который кончала она, и все свои жизненные интересы: и науку, и гитару, и любовь связал с Женей. Но, увы, у неё семья, однако Денис чувствовал: не так уж там всё хорошо, и терпеливо ждал своего часа, в глубине души понимая, что навряд ли ему удастся увести её от мужа – кто отпустит такую девушку!? Но препятствия только усиливают чувства, и разум тут бессилен. А Николай размышлял о том, что у него нет своих идей, как у Жени или у Гриши, вот он и вынужден сладкой лестью да грубоватым подхалимажем пробивать путь в науку, а лучше, в администрацию. Видно, уж такова его карма – вытеснять хитростью тех, к кому приходится льстится, и пока у него это неплохо получалось. Николай знал: Женя хороший друг, никого не боится, не предаст, лишнего не сболтнёт, и в каждодневном общении приятна, что немаловажно, тем более, для геолога. Он сумел стать ей близким человеком, это и выгодно, и приятно, но для дела Николай сможет вовремя бросить нужным людям парочку нелицеприятных фраз за её спиной.
Их путь завершился, засверкал серебристый Фомич и показался раскинувшейся на берегу лагерь. Но когда геологи вышли из тундры, Фёдор замер в недоумении: к нему навстречу шли четыре тёмных комариных тучи. Не дойдя до лагеря, они побросали рюкзаки и с криками: «Не подходи к нам, Фёдор!» – разбежались в разные стороны, размахивая руками и сердито подпрыгивая. Однако облепивших их комаров это нисколько не смутило. Бренди, скуля и жалобно потявкивая, бросился в холодную речку, выскочил на берег и, весело подпрыгивая, побежал отряхиваться к Жене, что вовсе не осчастливило её. Увы, принесённые ими комары не захотели более покидать лагерь, прекрасно чувствуя себя здесь, теперь в отличии от людей.
Пополоскавшись в реке, ребята смыли дорожную пыль с взмокшего тела и горящего от укусов лица, переоделись, привели себя в порядок, и за «макаронами по-флотски», мастерски приготовленными коком, возбуждённо рассказывали ему о своей находке и хвастались образцами, доставая их из пёстрых мешочков. Фёдор, внимательно рассматривая их, глубокомысленно заметил:
– Вот чудо природы! И что, им правда миллион лет?
– Нет, Степаныч, неправда, конкретно этим 1,8 миллиардов, а не миллион.
– Врёёёшь! Ой, извини, начальник. Что, серьёзно!? И тогда они уже состряпали себе целый город, да? Нет, даже целую страну, ведь они совсем малюсенькие… Жень, подаришь мне такой красивый камушек, а? Вот хоть этот, смотри-ка, прямо столбики! А можно я завтра с вами пойду?
– Конечно можно, вот сам и выберешь, что тебе понравится, а я тебе помогу. В Москве его распилим и отшлифуем с одной стороны, он станет ещё симпатичней, обещаю. В Дели такими строматолитами метро отделано.
– Интересное кино, Сонечка! А кто в лагере останется? И кто нас кормить будет? Бренди? – недовольно пробурчал Николай, сердито поглядывая на Фёдора, при этом пёс, на всякий случай, спрятался за Женю – видимо, его не очень привлекала подобная перспектива.
– Здесь за сотни километров никого нет, не волнуйся, можно спокойно уходить. А еду приготовим сами, когда вернёмся из маршрута, не бары. Впрочем, если хочешь, можешь остаться, ведь тебя, в отличие от Фёдора, строматолиты вроде бы не интересуют. А человек хоть раз сходит с нами в маршрут.
Николай промолчал, а потом вдруг, ни с того, ни с сего произнёс:
– Жень, какой у тебя красивый крестик! Не покажешь?
Женя пристально смотрела на него своими большими почти синими на загорелом лице глазами, ничего не произнося. Молчание затягивалось неприлично долго. Николай как-то вдруг смутился и завертелся на складном стуле. Вдруг Женя весело и задорно рассмеялась, не отводя от Николая глаз, и сказала:
– Крыса!
– Что!? Ты что, думаешь, я мог….
– Что именно, Коленька, друг ты мой верный? Я говорю, крыса пробежала, ну, или какой-то другой зверёк, серенький такой. Не видели?
И она опять засмеялась, не сводя пристального взгляда с Николая. Все, кроме него, стали вглядываться туда, куда указала Женя, а он покраснел и очень смутился, заискивающе поглядывая на девушку. Чуткий Фёдор решил разрядить обстановку, и тоже стал всячески расхваливать её крестик, расспрашивая, давно ли он у неё. (А может, у него свой интерес?) Удивительно, но Женя выдала ту же или почти ту же версию, что и Гриша. Мол, они зашли с ним в меншиковский храм и купили два одинаковых крестика – свой Женя где-то потеряла, а у Гриши был очень маленький, ещё детский – вот они и надели их сначала каждый на себя, а потом решили обменяться на память. Желая отвлечь их, она незаметно перевела тему разговора на историю церкви, чему никто не удивился – все знали её интерес к прошлому родного города:
– Кстати, знаете, почему храм Архангела Гавриила называется в народе «меншиковской башней»? Когда-то, внутри Белого города, змейкой извивалась река Рачка, кое-где заболачивая местность и создавая грязь. По её берегам москвитяне строили дома, и ныне переулки в обе стороны от Покровки до Солянки и до Мясницкой, причудливо разбегаются и сбегаются. Чтобы избавиться от сезонной жижи, речку запрудили, возникли многочисленные водоёмы, но сохранился только один из них – Чистые пруды, хоть в названии и осталось множественное число. В XVI веке на нынешней Мясницкой улице была слободка мясников, приноровившихся сбрасывать в пруды отходы производства, вот и прозвали их в народе Погаными. В 1740 г. Рачка так разлилась, что затопила на Покровке церковь Живоначальной Троицы на Грязях (она до сих пор там находится), это переполнило терпение первопрестольной, и шаловливую речушку заключили в подземную трубу. А в начале XVIII века эту территорию Пётр отдал во владение Меншикову. Тот очистил пруды, и с тех пор они носят название «Чистые».