Шрифт:
Борис Екимов
Прошлым летом
Рассказы
ПОДАРОК
Утром на хутор прибыли три человека на черной "Волге". Люди были в гражданском, но по всему видно: милиция. Спросили Улановых. А таких на хуторе двое. Разобрались, кто нужен. Подкатили и встали возле Таисиной кухни. Позвали хозяйку, во двор не входя. Что в нем? Малая хатка-мазанка, курятник, базок для коз да огромный огород в зелени и цвету. Но приезжим нужно было другое, мимо которого лишь слепой мог пройти, не заметив.
Тетка Таиса, конечно, знала, что просто так все не кончится. Она какой день не спала, не ела - ждала. Всего, даже самого страшного. И потому, когда
– Вот здесь видно, что была какая-то постройка, - говорили ей.
– Или, может, собираетесь строить? Ровная площадка. Бульдозер ли, скрепер на днях работали... Свежая земля.
Она не привыкла, не умела и не хотела врать. И готова была заплакать от жгучего стыда и отчаянья. Но помог ей Господь, вразумил!
– Была постройка, была... голимую правду гутарите...
– легко согласилась тетка Таиса.
Приезжие переглянулись и еще раз спросили:
– Вы - мать Виктора Петровича Уланова?
– Родная мама...
– И говорите, что здесь стоял дом?
– Такой был домина. Прямо пароход. Кирпичные низы, галереи. Теплая горница, холодные горницы...
– А кому принадлежал дом и куда он делся?
– Деда моего дом, Исая Абрамыча. Подворье наше родовое. В революцию его сожгли. А вот кто сжег, не буду брехать, не знаю.
– Это давнее, нас не интересует, - перебили ее.
– А потом, кто построил дом? Был дом? И куда делся?
– Был. До чего красивый. Не дом, а церква. Отец мой, Матвей Исаич, своими золотыми рученьками...
– рассказывала она, будто радуясь, что слушатели нашлись.
– Все сам. А в раскулачку забрали и увезли. Больница и ныне на центральной усадьбе. С каких пор-годов? Из нашего дома.
– Но это опять - давнее...
– уже сердясь, попеняли ей.
– И после ведь было же? Было?
– Моя сына, ты верно гутаришь, было. Построили хату, круглую. Перед войной. А тут опять началось... Такая страсть, поминать не хочется, - искренне сказала тетка Таиса, потому что невольно, а поднималось от сердца горькое, давнее, но душой не забытое. Как забыть... А тут еще нынешний день с его неминучей бедой.
– Опять - сказки...
– снова остановили ее.
– Для вас, может, и сказки, а для меня - жизня...
– И она заплакала над этой горькой жизнью и стала показывать сухим черным перстом на свою мазанку: Вот она, хата, забирайте! Меня Господь приютит! Отдохну! Дай мне, Господь, отдыху! Дай мне покою! Ничего не просила! И ничего не прошу! Лишь покою! молила она уже не этих людей, но родного сына.
Все слезы, на которые прежде была скупа, вдруг пролились. Вся боль и горечь, которые накопились за эти дни, вдруг подступили к сердцу.
Тетку Таису вовремя подхватили, и она не упала. Ее отнесли в хату, позвали соседку.
Холодная тряпка на голову да кисленькое питье - и все обошлось. Тетка Таиса к вечеру уже оклемалась. А потом крепко заснула.
Сколько ночей глаз не могла сомкнуть. Сколько дней маялась, душой болея, а тут, видно, выплакалась, и полегчало. Словом, спала ночь словно молодая. А утром, заспавшись и все на свете запамятовав, тетка Таиса, как всегда, глянула в окошко и не могла понять. Там было пусто: ни белого забора, ни нового дома... Она долго приходила в себя, не понимая, где сон, а где явь... Теперешнее ли ей грезится: пустая земля
Она каждый день, просыпаясь, смотрела в окно на дом. Не ее руками и волей он был построен, этот красавец: красного кирпича низы, а выше - бревенчатый, сияющий солнечной желтизной, и высокая красная крыша с башенками. Церковь - не дом. Не хочешь, да залюбуешься. И ведь не чей-нибудь, а ее - тетки Таисы. Родной сынок построил и ключи отдал: "Живи, мама, владай. Это тебе подарок от сына".
Тетка Таиса долгие годы прожила одна. Мужа схоронив еще в молодости, она вдовела с двумя детишками - Виктором и Таней. Пробовала принять мужика. Не сложилось. Так и осталась вдовой, работая в колхозе дояркой, телятницей, в иную пору - куда прикажут. Так и жила, понемногу старея, в неустанных трудах и заботах. Колхозное и свое. Небольшого росточка, сухонькая, жилистая. Огород и левада - просторные, что колхозное поле. А все - руками.
Детей она вырастила. Хорошие детки. Дочка жила на Севере, в нефтяных краях. Нечасто, но приезжала к матери с мужем, детьми, привозила подарки. Витя и вовсе был золото, а не сын. Он высоко залетел: областной начальник. Как ни глянешь в телевизор, его покажут. Тетка Таиса каждый день телевизор глядела. В семь часов вечера местная областная программа. Все дела прочь, к телевизору. Нажмет кнопку. Вот он, дорогой сынок, сидит: при костюме, с галстучком, живой! Слава богу, здоровый! Иной раз показывали издали, а иной раз так близко и явственно, что хотелось тронуть его и поцеловать. Золотое дитё. А уже тоже годы. Чернявый был, как галчонок. Ныне волосики седые. Порою сын говорил в телевизоре, и мать слушала его, привыкнуть не могла, изумляясь: откуда чего взялось? Ведь хуторской, а куда улетел, сынок дорогой. И при той власти - в обкоме, и при нынешней - в том же кабинете. Значит, умная головочка. А для матери - сын, такой заботливый, как в сказке.
От города все же далеко: асфальтом больше сотни верст, а потом проселком. Телефон он давным-давно провел. И каждое утро, лишь в кабинет войдет, сразу маме: "Как дела, дорогая? Как здоровье? Чего нужно?" Долго-то рассусоливать некогда, он посмеется: "Ну, давай работать".
– "Буду работать, буду..." - смеется вместе с ним тетка Таиса.
Далекий от города путь, но приезжал сынок. Куда-нибудь едет по делам и завернет. "Волга" на хутор катит, все знают: к тетке Таисе, к кому же еще. Вертолет садится посреди хутора. Пыль до неба. Виктор прилетел. Но это раньше. Теперь с вертолетами трудно. Приезжал. Порой недолго гостил, два ли, три дня.
"Мама, как у тебя с едой?.." - по телефону спрашивает. Она лишь заикнется. А порой и не просит. Но чуть не каждую неделю подкатывает машина, и полный холодильник у тетки Таисы. Его тоже сынок привез.
Председатель колхоза подъедет: "Чем помочь?"
Так что жила тетка Таиса как сыр в масле. Но не копбылила нос. Такой же у нее огород, как у всех. Такие же курочки. Корову, правда, давно не держала. Возраст. Да и зачем жилы рвать при таком сынке.
И обитала тетка Таиса все в том же старом гнезде: не дом и даже не флигель, а саманная хатка-мазанка, правда, с деревянным полом, шеломистой шиферной крышей. Зимой - тепло, жарким летом - прохладно. По старым годам такое жилье было привычно. А нынче на хуторе мазанок, считай, не осталось. Строились понемногу. Еще при колхозе. Не больно богатые, но ставили дома. И тетку Таису порой упрекали: "С таким сыном - и в мазанке..."