Прошу актеров повторить убийство

Сломчинский Мацей

— Ей… ей в самом деле ничего не грозит?

— Вы имеете в виду свою сестру?

— Да.

— Хотя, как я уже сказал вам, алиби ее опирается только на показания одного человека, который не заслуживает доверия властей, однако на этот раз, как мне кажется, он говорит правду. Разумеется, всегда существует некий процент возможности лжесвидетельства в ее пользу… А вы спрашиваете об этом для того, чтобы дать мне понять, что вы хотели взять на себя ответственность за преступление, совершенное вашей сестрой, в уверенности, что она совершила его ради вас? Боже мой! В этом деле есть только три заинтересованных человека!

И в течение двадцати четырех часов все трое признаются в совершении убийства! Неужели вы не можете дать специалистам возможность спокойно выполнять свою работу? Еще день-два, и в конце концов я сам признаюсь в этом убийстве, чтобы уже никогда не слышать всех этих неловко сконструированных версий!

Он взглянул на часы и встал.

— Уже поздно, и я, к сожалению, больше не смогу составить вам компанию. Я почти не спал в эту ночь, а завтра у нас будет нелегкий день. Доброй ночи!

Она тоже встала, протянула ему руку и даже не улыбнулась.

«Сейчас скажет, что она очень несчастна», — подумал Зентек.

Но ошибся. Мария Рудзинская грустно улыбнулась ему.

— Вы удивительный человек, — тихо сказала она.

Глава четырнадцатая

Он проснулся. Солнце проникало в купе через щелку в задернутой занавеске. С минуту он лежал неподвижно, стараясь вспомнить, где он находится. Поезд шел медленно, тяжело преодолевая подъем. Кто-то постучал в дверь.

— Через двадцать минут будем на месте! — сказал кондуктор, просовывая в щелку руку с билетом.

Зентек встал, умылся и полез в чемодан за чистой рубашкой. Ему вспомнилась Малгожата и ее слова об удушении в купе. Он улыбнулся.

Через пять минут, одетый и выбритый, он вышел в коридор. Мария уже стояла там, глядя на пологие склоны гор, которые показались, когда вагон повернул на одном из множества колец серпантина.

— Добрый день! Как спалось?

В его голосе было столько радости жизни и удовольствия от прекрасного утра, что она улыбнулась.

— Прекрасно. Я думала, что всю ночь буду думать о всех этих делах. Но как только я положила голову на подушку, все куда-то исчезло. Сама не знаю, когда я уснула. Наверное, сразу.

— Совсем как я сказал. — Он показал рукой на горы. — Там еще лежит снег. Боже, как бы мне хотелось быть сейчас там!

— Вдали от всяких преступлений и подозрений?

— Как можно дальше! Но что ж… — он развел руками. — Еще месяц. Время бежит очень быстро, так что выдержу как-нибудь.

— У вас всегда интересная работа?

— Ну что вы, откуда! Масса бюрократических занятий, актов, показаний, совещаний и разных других дел, которые и не снились читателям детективных романов.

— Что ж, по крайней мере, хоть вы один чем-то довольны в этих страшных обстоятельствах. — Она помрачнела. — Все еще не могу поверить в то, что все это правда.

Зентек ничего не ответил. Они молча смотрели на маленькие домики в долине и на видимую вдалеке гряду гор, которая росла и приближалась по мере того, как поезд подходил к станции.

— Все. — Мария оторвалась от окна. — Закопане.

Зентек вошел в купе и взял чемодан. Потом в коридоре мягко взял чемоданчик из ее рук и направился за девушкой.

Утро было прекрасное, и горы выглядели, как пейзаж с рекламного плаката.

Мария остановилась.

— Жаль,

что сегодня нужно будет возвращаться, — вполголоса сказала она. — Если бы я могла, никогда не уезжала бы отсюда. В Закопане весь мир там… — она сделала рукой жест в направлении долины, исчезающей за поворотом, — кажется совершенно нереальным. Если бы я могла остаться здесь, я бы уговорила себя, что там ничего не было.

Они вышли из вокзала. Зентек остановил подъезжающее такси.

— В «Ройяль», — сказала Мария. Она упала на сидение и закрыла глаза.

Капитан невольно подумал, что мог бы долго ехать рядом с этой девушкой, поглядывая на нее краем глаза, как в эту минуту. Она была очень красива.

…Послеполуденное солнце осветило комнату, выглядывая из-за верхушек двух больших елей, растущих по обе стороны ворот сада при отеле.

— Какое впечатление произвела на вас пани Рудзинская во время своего пребывания здесь? — спросил капитан, одновременно благодаря движением головы за сигарету, предложенную ему хозяином номера.

— Ну что ж, ее пребывание было таким коротким, что трудно говорить о каком-то общем впечатлении. — Это говорила жена инженера Козловского. — Марыся с первой минуты, когда я встретила ее в спальном вагоне по дороге сюда, производила впечатление человека, чем-то угнетенного. Я, разумеется, ни о чем не хотела ее спрашивать. Но в конце концов на следующий день, когда мы пошли на прогулку, она рассказала мне, что полюбила какого-то молодого человека и собирается развестись с мужем. Она просила меня, чтобы я никому об этом не говорила. Я дала ей слово. Тогда она рассказала мне, что любит этого человека больше жизни и сама не знает, как поступить, потому что муж был к ней всегда очень добр и для него будет страшным ударом ее уход.

— И вы никому об этом не рассказывали?

— Только мне, — вмешался муж. — Но это, наверное, совершенно понятно. У нас нет секретов друг от друга.

Зентек, который был хорошо знаком с жизнью, понимающе наклонил голову, одновременно пытаясь скрыть улыбку. Сколько людей думало именно так. Жены, не имеющие секретов от мужей, мужья, ничего не скрывающие от жен. А потом оказывалось, что их жизнь была пронизана маленькими секретными коридорами, о которых никто или почти никто даже не подозревал. Но речь шла не об этом.

— Вы провожали ее на вокзал по ее просьбе или инициатива, если можно так выразиться, шла от вас? Вы были, вернее, являетесь приятельницами, правда?

— Ну, может быть, это слишком сильное определение. — Хозяйка дома слегка усмехнулась. — Мы знакомы, я люблю Марию, она очень милая, интеллигентная и веселая женщина, мы часто встречались в кафе, были вместе с нашими мужьями на нескольких приемах. Но между нами никогда не велось никаких доверительных бесед, это было знакомство не такого типа. Только здесь. Но я не удивляюсь этому. Она осталась одна с такой серьезной проблемой. Вся ее жизнь зависела от того, что она здесь решит. Поэтому было вполне естественно, что она искала какого-то близкого человека, которому могла бы довериться. А поскольку в нашем кругу мы с мужем не пользуемся репутацией сплетников, то, может быть, именно поэтому она заговорила с нами о своих делах. Впрочем, Закопане находится так далеко от мира. Все, что там, в Варшаве, представляется важным, здесь кажется неправдоподобным и далеким.