Прошу к нашему шалашу (сборник)
Шрифт:
– Вот это работяга!
– воскликнул Олег, наводя глазок аппарата на дятла.
– Недаром ему нашили на крылышки красные ленточки! На папиной мартеновской печи тоже висит красный флажок - вымпел... Какие же должны быть мускулы на шее у дятла! Наверно, не мускулы, а железо. А клюв? Клюв не иначе тверже стали.
– Этот дятел еще не самый сильный, - заметил Владик.
– Есть черный дятел, его желной зовут. Тот большой, как голубь. Сам весь черный, а голова красная. Он как начнет долбить дерево, так будто топором рубит, за километр слышно. Вот это сила! Как ударит
– А где увидеть такого дятла?
– Погоди, еще увидим. И не только черного дятла. Тут пропасть всего интересного... Чу, слышишь? Тетерева токуют, косачи.
– Где токуют?
– А вот за этим ельником - осинник, в нем, в мелкой поросли, они и справляют свой весенний праздник.
– Бежим туда, Владик!
– Бежать, не надо. Спугнем. Надо идти тихо-тихо, чтобы веточка под ногой не хрустнула. У них сторожа выставлены, когда они играют. Их врасплох не застанешь.
Пробирались через ельник осторожно, на цыпочках, сдерживая дыхание. Но вот из-под елки глянул на Олега беленький цветочек, на кончиках веточек у него будто мелкие горошинки.
"Ландыш", - подумал Олег.
И чем дальше шли, тем больше было цветов. Забыв об осторожности, Олег закричал:
– Ой, ой! Владька, смотри, сколько ландышей!
Шедший впереди Окаемов остановился, повернулся к товарищу:
– Тише ты, тише!
Вышли на солнечную полянку. Здесь тоже вели хоровод черемушки и рябинки. А за полянкой, сбившись в кучки, протягивали к небу позолоченные ветки голые осинки, точно упрашивая солнце одеть их поскорее в пышные праздничные одежды.
– Слышишь, слышишь?
– Владик указал в сторону осинника.
– Я слышу такой шум, как у нас в школе в большую перемену. Везде поют, кричат на всякие лады. Тут где-то и дрозды, и сороки, и синички, и голуби.
– Голубей слышишь? Так это не голуби. Это тетерева так воркуют, как будто ручей бурлит...
– Ой, Владик! Пойдем скорее туда!
Владик припал к земле, и как змея, пополз через поляну.
– Вот так, Олег. Ползи за мной, а то тетерки нас заметят, тревогу поднимут.
– Тут, Владик, какие-то кулаки из земли торчат, - шепотом сказал Олег, следуя за товарищем.
– Больно неудобно ползти.
– Ничего, ползи. Это пиканы. К вечеру они уже листьями выстрелят. Весна ведь!
Тетеревиный ток был на прогалине между осинником и опушкой реденького соснового бора. На рассвете первым сюда прилетел старый косач-токовик. Опустился на поляну, прошелся, осмотрелся, прислушался. Когда же убедился, что кругом все спокойно, тихо, он на весь лес свистнул своему птичьему роду-племени: "Чу-фыш!"
Дескать, здесь все в порядке. Собирайтесь на наш весенний праздник, пора начинать песни, танцы, петушиный бой.
Затем токовик приосанился, крыльями пробороздил по земле, лирой распустил хвост, опушенный белыми перьями, еще раз чуфышкнул и пошел по кругу, завел песню, заворковал, забурлил, подражая разыгравшимся весенним ручьям.
На зов токовика с шумом стали слетаться косачи. Все они черные,
Сперва они делали все то же, что и токовик - чуфышкали, ворковали, ходили по кругу, потом стали задевать друг друга крылом, загораживать дорогу, сходиться грудь с грудью, петушиться. Но до драки пока что дело не доходило.
Самый разгар праздника начался с прибытием тетерок. Прилетели они на солнцевсходе, когда верхушки широких сосен окрасились в густой багряный цвет, а кора на деревьях стала отсвечивать червонным золотом. Усевшись поудобнее на самых верхних ветках и поглядывая вниз, тетерки словно говорили, прихорашиваясь в своих скромных серых платьях:
"Ко-ко! Мы прибыли. Начинайте, пожалуйста".
Старый токовик, надувшийся, как футбольный мяч, ускорил движение по кругу. Теперь он уже не свистел, не чуфышкал, а только беспрерывно ворковал, что-то бормотал на своем птичьем гортанном языке. Голова его была высоко поднята, шея дрожала от напряжения в голосе, острые крылья врезались в еще не просохшую влажную землю, выпустившую зеленые усики, а хвост, точно веер, плавно покачивался.
Молодые косачи, разбившись на пары, как в кадрили, расходились в стороны, ворковали и чуфышкали, делали круг, а потом бежали друг другу навстречу, взлетали и сталкивались в воздухе грудь о грудь, падали, снова разбегались и снова сшибались так, что сыпались перья. Творилось что-то удивительное. Лесная прогалина, будто ярмарочная площадь, кипела от птиц.
Но вот одна из тетерок предупредила сверху: "Ко-ко, ко-ко! Будьте осторожны. Слышала какой-то подозрительный щелчок".
Гул сражения на минуту притих. Бойцы вытянули шеи, стали оглядываться вокруг, прислушиваться. Солнце уже высоко поднялось над лесом и сильно припекало. В ближайших рощах и перелесках наперебой пели и щебетали птахи. Ничто, казалось, не нарушало обычной лесной жизни. Молчали на деревьях и тетерки.
Разгоряченные боем, взволнованные петухи снова зашумели, кинулись в драку. Снова замелькали в воздухе, точно в водовороте, черные птицы, полетели перья. Заходил по кругу, покачивая головой, приосанившийся, напыжившийся старый токовик.
"Ко-ко, ко-ко-ко!" - уже тревожно, в смятении опять заговорила с вершины сосны сторожкая тетерка. Повернувшись на ветке, она вспорхнула и улетела. За ней поднялись все остальные тетерки.
Бой мгновенно прекратился. Первым поднялся и улетел токовик. Это был сигнал для всех. И вслед за ним взметнулись петухи, кинулись в разные стороны.
И тока как не бывало.
– Я тебе говорил, дальше не ползи, вспугнешь!
– поднимаясь с земли и скинув с себя черемуховые ветки, с досадой сказал Владик.