Прошу руки вашей жены
Шрифт:
– Это пошло бы на пользу моему здоровью, – перебил он, поскольку был настроен говорить ей наперекор. – И мальчишки на отдыхе у бабушки с дедушкой! Все условия, а ты не хочешь.
– Я? Почему это я не хочу? Я исключительно из-за тебя… А если ты… то пожалуйста…
Элла осторожно придвинулась к нему. Потом обняла за шею и поцеловала в губы. Впервые за все годы супружества губы жены показались Лукьянову холодными и неприятно липкими. Впрочем, чего удивляться. Они же у нее, как всегда, были накрашены. Вот он, наверное, сейчас смешон, с лиловыми губами в Эллиной помаде.
– Ну сам-то
Он обнял жену и почему-то не узнал своих ощущений. Женщина, которую он обнимал в последний раз, была другой: не такой поджарой и сильной. Та, другая, была нежной, с мягким податливым телом… Что за ерунда! С каким еще другим телом? Он не ходок по женщинам!
Лукьянов стянул с жены спортивную маечку и вздрогнул от очередного громового раската. В призрачном отсвете электрического разряда грудь Эллы показалась ненастоящей, сделанной из синего полимерного материала. И на ощупь она была чересчур упругой и слишком уж маленькой. С усиливающимся с каждой минутой интересом он принялся раздевать Эллу дальше.
Гроза уходила в сторону. Последняя молния прочертила небо, громовой раскат раздался уже где-то далеко-далеко, на самом краю света. Кожа женщины перед Иваном Андреевичем приобрела нормальный человеческий цвет. И тем не менее все было не так… Ему будто подменили жену. Та, которую ему хотелось бы обнимать, имела нежно-розовую кожу и белокурые волосы… везде… Жена была сильно загорелой брюнеткой. Даже следы от купальника не были белыми, скорее бежевыми… возможно, цвета тех панелей, которыми она собиралась обить лоджию. А еще эта женщина была чересчур агрессивной. Она очень быстро перехватила инициативу в свои руки, и на какое-то время Лукьянов выпал из действительности. Он перестал анализировать свои ощущения, потому что они были слишком хороши. Он целиком отдался во власть этой женщины, которая прекрасно знала, как доставить ему удовольствие.
Да… Элла всегда это знала… А он… А что же он? А он, похоже, полное ничтожество… Его жена всегда могла настоять на своем и в постели. Настояла и в этот раз…
Когда она наконец оторвалась от него, Лукьянов спросил:
– Элла, ты никогда не красила волосы в белый цвет?
– Нет! – резко ответила она. – Почему ты спросил?
– Понимаешь, мне кажется, что ты когда-то была блондинкой, – задумчиво произнес он. – Аж в висках больно… Силюсь что-то вспомнить – и никак…
– Ну… вообще-то… я как-то красилась на пару тонов светлее… Может быть, тебе это вспоминается?
– Может быть…
– Ты вообще, Ваня, многое забыл…
– Похоже на то… – не мог не согласиться он.
Элла приподнялась над мужем, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Ты забыл, что был смелым и решительным в… сексе!
– Да? – удивился он. – И насколько же смелым?
– Настолько, что доставлял мне неземное наслаждение.
– Да? – только и смог повторить он. – То есть то, что было сейчас, это наслаждение земное… или… вообще не наслаждение?
– То, что было сейчас, сделала я. Для тебя. Мне бы хотелось, чтобы и ты…
– Что?
– Постарался для меня… – Она легла на спину и закрыла в ожидании глаза.
Лукьянов посмотрел на
Он, конечно, старался, как она того и просила, и даже сумел-таки выжать из нее вопль восторга, но, похоже, Элла ждала большего. После всего между ними происшедшего она не поцеловала его горячо и страстно, как обычно, а сжалась на постели в некрасивый угловатый комочек. В неверном свете подступивших сумерек ее тело на светлой простыне казалось почти черным.
– Я не оправдал твоих ожиданий? – спросил он.
– Ты сделал все, что мог, – ответила она в подушку.
– То есть на большее я и не способен, – усмехнулся он. – Тебе, явно, восторга не хватило.
– Да… не хватило…
Лукьянов опять сморщился. Могла бы и приврать. Все-таки он после тяжелой травмы. Не вошел еще в полную силу. Он хотел сказать Элле что-нибудь в эдаком роде, но она опять заговорила сама:
– Честно говоря, Ваня, мне всегда не хватало, но я только недавно разобралась в этом.
– Насколько недавно? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
– Неважно…
– А что важно? Панели в лоджию – неважны, твое физическое неудовлетворение – неважно. А что же важно, Элла?
Она села перед ним в некое подобие позы лотоса, даже как-то по-индийски сложила на груди руки и жалобно, что было совершенно на нее не похоже, произнесла:
– И все-таки, Ваня… Ты все время отвечаешь на автомате, не задумываясь, а ты задумайся и ответь…
Она замолчала, и он вынужден был спросить:
– Что ответить-то?
– Ты меня любишь?
– Ну во-о-от… – протянул он. – Опя-а-ать… Сколько можно, Элла! Ты все про меня знаешь!
– Да! Теперь я знаю про тебя даже больше, чем ты сам. У меня нет провала в памяти!
– Ну… и на что же ты намекаешь? – почему-то рассердился и одновременно насторожился он. Ему показалось, что жена знает о нем что-то ужасно постыдное, грязное и мерзкое. Именно потому она и охладела к нему, и не испытывает былого удовольствия от интима. Что же он мог такого натворить перед тем, как ему отшибло память? Он же нормальный интеллигентный человек… без порочных наклонностей и тайных страстей…
– Вот… тебе кажется, что я когда-то была блондинкой… – начала она.
– Ну-у-у… – осторожно подбодрил ее Лукьянов.