Прошу руки вашей жены
Шрифт:
В однокомнатной квартире старшего лейтенанта Иван Андреевич освоился с трудом. Она действительно была хорошей: большой и светлой. Ермаков успел отделать ее по последнему слову дизайнерской мысли, что Лукьянову не очень нравилось. Он был традиционалистом. От привычки, что в комнате обязательно должен находиться платяной шкаф внушительных размеров, Лукьянов избавиться никак не мог. По утрам он неизбежно направлялся в ту сторону, где в их с Эллой квартире стоял шкаф. При очередном обнаружении его отсутствия он каждый раз чертыхался и направлял свои стопы в узенький пенальчик гардеробной комнаты. Не нравилась ему и кухня, плавно переходящая в холл, а в остальном его все более-менее устраивало. Вместо лоджии в Ермаковском жилище был балкон, на
Михаила Лукьянов у Эллы отвоевал. Собственно говоря, кот и не был ее слабостью. Она, помешанная на чистоте, его вообще не очень-то любила. Только терпела из-за Ивана. Когда-то полосато-серого тощего котенка принесли домой с улицы мальчишки и рыдали в два голоса до икоты, когда Элла выбросила его за дверь. Лукьянов тогда лично сходил за этой невзрачной тварью, собственноручно вымыл малыша в дезинфицирующем растворе, который спешно приготовила жена, потом (опять же по настоятельному требованию Эллы) съездил с ним в ветеринарную лечебницу, после чего котенок, похоже, стал считать его кошкой-мамой или, возможно, папой. Сыновья очень скоро утратили к Михаилу всякий интерес, а Лукьянов к нему неожиданно для самого себя привязался. Толстый гладкий кот, который в конце концов вылупился из тщедушного котенка, тоже признавал одного лишь Ивана Андреевича. Эллу он старался избегать, а иногда даже позволял себе нагадить в ее туфли, если она забывала их убрать в обувной шкафчик. Может быть, помнил, что именно эта женщина некогда выбросила его за дверь.
Иван Андреевич почесал верному Михаилу за ушком, потом толстенькую короткую шею, вздохнул и подумал о том, что живет какой-то ненастоящей жизнью – чуждой ему и ненужной. Он все время выполняет чью-то волю и чужие желания. Конечно, квартира Ермакова неплохая, но из этого района трудно добираться до колледжа. И вообще, в той квартире у него был свой любовно обустроенный угол, с компьютером и книжными полками. В этой он занимался подготовкой к лекциям на кухне. Элла презентовала ему свой ноутбук, который тоже не нравился Лукьянову. Он был рабом привычек. Ему нравилось легкое жужжание вентилятора старого компьютера, на системном блоке которого стояла фотография мальчишек. Он любил смешное пластиковое клацанье принтера, который любовно выбрал сам. Теперь он распечатывал материалы в колледже, что его каждый раз злило.
Сашка с Сережкой долго никак не могли взять в толк, что случилось с папой и мамой и почему в их доме поселился шумный дядя Костя. Потом как-то попривыкли. Все ко всему попривыкли. Только сам Лукьянов ни к чему привыкнуть никак не мог. Ему казалось, что он временно что-то пережидает на задворках Питера, что вот-вот произойдет нечто кошмарное и окончательно сломает ему жизнь. Хотя… куда уж больше…
О Даше он старался не думать. Конечно, она приходила к нему в снах, но по утрам он запрещал себе эти сны вспоминать. Все в прошлом. Все позади. Впереди ничего нет, кроме посиделок с Михаилом на балконе и работы. Хорошо, что хоть работа по-прежнему доставляет ему удовольствие. Сегодня у него вообще-то должен быть выходной, но математичка Анна Петровна Вяземская попросила заменить ее на последней «паре» у второкурсников. Иван Андреевич согласился. Чего бы ему не согласиться? Он человек бесконечно свободный.
Дописав последние вопросы к зачетной работе, он выключил ноутбук, сыпанул в Михаилову миску сухого корма и поехал в колледж.
– Вот спасибо, Ванечка Андреич! – проворковала Анна Петровна, когда Лукьянов зашел в преподавательскую. – Так выручили, так выручили…
– Пустяки, – отмахнулся он.
– Ничего не пустяки! Кроме вас, никто не согласился, между прочим! Такие прямо все деловые!
– У всех действительно своих дел невпроворот, Анна Петровна.
– Да знаю я! – Теперь отмахнулась она. – Вот сейчас чайку глотну и побегу! С сыном – прямо беда!
– Ваша невестка ждет ребенка? – исключительно из вежливости спросил Лукьянов.
– Да какое невестка, Ванечка! Если бы невестка, я бы этот колледж к черту бросила и занялась бы наконец внуками. Старшую-то мне не дали понянчить, сами развлекались, а уж со вторым-то моя помощь наверняка пригодилась бы.
Иван Андреевич смотрел в лицо Вяземской с деланым интересом. Его совершенно не интересовали внуки Анны Петровны, но она принялась пояснять:
– Вы просто забыли, Ванечка! Я же вам жаловалась, что мой Митюша не так давно развелся. Они с женой были такой хорошей парой и вдруг – бах! – развод! Меня чуть инфаркт не сразил. Честно говоря, я думала, что это невестка во всем виновата… Какой-то она последнее время была квелой… все в сторону косила… А теперь смотрю: она все одна да одна, а Митюша – с другой женщиной… Такие вот вы, Ванечка, непостоянные люди – мужчины… – Анна Петровна сделала последний глоток, убрала чайный бокал в свой шкафчик и принялась подкрашивать губы. Потом глянула на себя в зеркало, очень себе понравилась и, с сочувствием посмотрев на Лукьянова, вдруг взяла его под руку и отвела к окну.
– Послушайте, Ванечка, – начала она. – Мне, конечно, сейчас некогда, но я не могу не сказать, что вы, голубчик, очень плохо выглядите.
Иван Андреевич попытался возразить, но темпераментная Анна Петровна диалогов не любила. Она всегда должна была выступать соло.
– Да-да! И не спорьте! – убежденно произнесла она. – Со стороны виднее. Знаете… – она снизила голос до заговорческого шепота, – …вам тоже надо завести женщину… В этом смысле мой сын прав… Это, знаете ли, здорово лечит… Ну-у-у… я имею в виду мужчин…
Лукьянов уже не знал, как и отвязаться от назойливой коллеги. Он десять раз пожалел, что согласился ее заместить. Эк она придумала: завести женщину… Он уже давно завел себе… Михаила…
– Вы не опоздаете? – дипломатично намекнул он распалившейся женщине, но Анну Петровну не так-то просто было сбить с намеченного пути.
– Они там… в общем… подождут… Ей же еще не рожать… А вы… Словом, в отношении вас… мне пришла в голову удивительно счастливая мысль…
Лукьянов откровенно, уже без всякой дипломатии сморщился, но математичку это нисколько не огорчило. Она еще крепче вцепилась в его рукав и зашипела в ухо, обдавая его душными волнами крепких сладких духов:
– Дело в том, что невестка… ну Митюшина бывшая жена… фу-ты… как мне не нравится слово «бывшая», но… В общем, она очень хорошая женщина. Мне жаль, что у сына с ней что-то не получилось… Вы меня понимаете?
Иван Андреевич и не собирался понимать. Ему хотелось только одного: чтобы поскорей прозвучал звонок, и можно было распрощаться с надоедливой теткой. Но поскольку звонка не было, «надоедливая тетка» продолжала атаку:
– Так вот! Я вам предлагаю, Ванечка, познакомиться с Дарьей! И не надо так нервничать! – Она припечатала его своим тучным и жарким боком к подоконнику. – Она вам непременно понравится, и вы перестанете выглядеть так, будто похоронили всех своих родственников одновременно!
Последнее ее слово наконец заглушил звонок, которому Лукьянов обрадовался, как никогда, но математичка его из-под своего бока так и не выпустила.
– Да! Звонок! Я слышу! Но… – Свободной от Лукьянова рукой она покопалась в сумке, которая, к несчастью, стояла здесь же, на подоконнике, и вытащила какие-то смятые клочки. Их она сунула в руки совершенно изнемогшему под ее бременем Ивану Андреевичу и сказала: – Вот! Это фотография Митюши с Дарьей. Он, видите ли, разорвал ее пополам и в ведро выбросил, а я вытащила… Негоже, чтобы живые люди в мусоре валялись… В общем, вы посмотрите на Дарью, прикиньте… А потом мы с вами обо всем договоримся… – Вяземская посмотрела на настенные часы, громко ойкнула и, отпустив наконец Лукьянова, бросилась вон из преподавательской.