Проснись, Рапунцель
Шрифт:
– Не подводи свою маму, – мягко посоветовала ей пухленькая женщина, сидящая справа от мопса-председателя. – Она ведь тебе добра желает.
Даня равнодушно кивнула. Ее захватила мысль о том, что домой они тоже пойдут вместе – мама будет идти рядом с ней. Может, даже что-нибудь ей скажет. И в магазин надо тоже зайти. Молоко кончилось. А вчера она вообще отказалась от порции тушеной капусты в пользу голодного Кирилла.
И тут в голове у Дани что-то щелкнуло.
– Родители тоже не должны подводить детей?
В зале воцарилась тишина.
– Конечно, – осторожно согласилась женщина-мопс. Несмотря на внешность, у нее был очень приятный голос. – Если родители заставляют страдать своих детей, то это уже проблема совершенно иного рода.
– И что тогда будет?
– У таких родителей мы забираем детей. Для их же пользы.
– Всех?
– Всех? – недоуменно повторила за ней женщина.
– Братьев? И сестер?
– Да.
На лицах членов комиссии начало вырисовываться беспокойство.
– А что?..
– Можно я пойду? – Даня встала и вопросительно уставилась на председателя.
Женщина, нахмурившись, покосилась на коллег и неуверенно кивнула.
– До свидания.
Даня направилась к выходу.
– Даниэла!
Вцепившись в ручку двери, девочка медленно обернулась. Молодая женщина, одетая в прокурорскую форму, встала со своего места и, уперев ладони в поверхность стола, напряженно смотрела на нее.
– Мама обижает вас? Тебя и твоих братьев?
Стоит ли сказать? Рассказать все этой миловидной тетеньке в светло-голубой рубашке с погонами. Рассказать…
– Нет. – Даня приоткрыла дверь. – До свидания.
На обратном пути Ирина не произнесла ни слова. И они так и не наведались в магазин.
А вечером Даня зашла на кухню, когда Ирина что-то нарезала. Огурец распадался под ее ножом тонкими прозрачными полосками, а на разделочной доске оставались глубокие порезы.
Перемену в настроении матери Даня не различила. Та всегда была мрачной и замкнутой. Просто в какой-то миг ее переклинило. Даня заметила какое-то движение и, инстинктивно отпрянув, врезалась в стул и повалилась на пол. А Ирина над ее головой еще раз взмахнула ножом, разрезая воздух.
– Это все ты… – В глазах матери была ярость. Копившаяся годами и внезапно выплеснувшаяся от одного взгляда на дочь. – Из-за тебя… – Она присела, прижимая рукоять ножа к животу. Выбившиеся из култышки волосы в беспорядке мотались по ее лицу. – А тебя… Тебя он любил…
– Мама…
Первый удар Даня даже не почувствовала. Так и сидела, вытянув ноги и в замешательстве наблюдая, как из раны на ее левой голени начинает сочиться кровь. Ирина подползла ближе. И, всхлипывая, вновь полоснула ножом. Даня притянула колени к груди и привались к дверце под мойкой. Нож полоснул по левому бедру, а затем еще раз ниже колена.
– Мама! Мама…
– Ненавижу тебя! Падаль!
На кухню прибежал Кирилл. В этом году он пошел в первый класс.
– Мама!!
Ирина с диким видом глянула на сына. Опомнившись, она выронила нож и, зарыдав, рухнула лицом на плиты пола.
– Надо в больницу, – скулил Кирилл, дрожащими руками касаясь Даниного плеча. – В… больницу…
А Даня все смотрела на нож на полу. И кровь. Отчего-то болью отзывался позвоночник.
Она отползла за дверь, оставив за собой яркий красный след на светлых плитках, и привалилась спиной к стене на пороге кухни. От боли из глаз беспрестанно катились слезы. Возможно, она даже за раз выплачет весь причитающийся ей за всю жизнь лимит.
Кирилл тяжело дышал рядом.
– Простынь, – хриплым голосом попросила Даня. – Тащи.
Мальчик, шатаясь и спотыкаясь, ринулся в сторону комнат.
– И аптечку. В серванте. Внизу. Тащи…
Даня плохо помнила, как они прижимали ошметки простыни к ранам, чем мазали или как наматывали бинты. Боль глушили всхлипывания Кирилла, прижавшегося к ее боку. А где-то за углом слышался жалкий скулеж их матери.
От слез стянуло лицо. Даня была опустошена. Да еще и нос Кирилла бился о ее ключицу – он вздрагивал от собственных рыданий и все никак не мог успокоиться.
– Тихо. – Даня легонько шлепнула его пальцами, измазанными кровью, по дрожащей щеке. На коже ребенка остались красноватые пятна. – Тихо.
Мальчик не унимался. И дрожал, дрожал, дрожал.
– Тсс… – Даня нагнулась и прижалась губами к губам Кирилла. В фильмах от этого люди становились счастливее.
Рыдания прекратились. Всхлипывая, Кирилл просто смотрел на сестру. А потом привалился к ее боку и затих. Так они сидели очень долго.
За ночь Ирина затерла всю кровь. И обработала раны дочери. А утром Даня, прихрамывая, отправилась в школу. Первым уроком была физкультура, поэтому она сразу нацепила на себя спортивный костюм.
«Все заметят. Все заметят. Все заметят».
Ноги болели. Кровь просочилась сквозь бинты и впиталась в ткань спортивных штанов и верхнюю часть кроссовок. Темные цвета одежды скрыли кровяные пятна.
Перед самым началом урока Даня подошла к физкультурнику – Анатолию Павловичу – высоченному добродушному дядьке с пушистыми усами, который как раз разъяснял ученикам маршрут сегодняшней пробежки.
«Мама меня порезала».
Она хотела выпалить это сходу, чтобы было не так страшно. Взрослые помогут. Анатолий Павлович обязательно расскажет об этом председателю-мопсу с приятным голосом и красивой тетеньке-прокурору. И они придут и заберут Даню. И Кирилла. И близнецов. А потом…
Приют? Чужая семья? Они все расстанутся?
Анатолий Павлович, улыбаясь, повернулся к Дане.
– Что-то хотела спросить?
– Меня…
– Да?
– Я… Я хочу бежать первой.
И не успел физкультурник и слова сказать, а Даня уже метнулась за угол по дорожке, огибающей всю территорию школы. Они обычно пробегали по ней в начале урока, а затем всем классом спускались к стадиону.
Остановилась Даня только за ветвистыми кустами, потерявшими уже почти всю свою листву. Здесь дорожка делала крутой поворот и уходила от забора, выстроенного вдоль всего периметра школы. Вот только на самом углу старый забор давал слабину и открывал проход. За ним был крутой спуск, заканчивающийся скопищем кустов. Там же лежал мусор, арматура, металлические детали. Преодолевая этот угол, можно было кинуть быстрый взгляд вниз и ужаснуться. Это было весело, захватывало дух.