Проснись в Фамагусте
Шрифт:
Из чистого любопытства Смит последовал за своими людьми. Стараясь не смотреть под ноги, где шевелился осыпанный иглами перегной, он вдохнул напитанный прелью застоявшийся воздух. Едва заметная тропка вскоре вывела на поляну с нагромождением плоских каменных плит, напоминавшим мегалитические руины. Но человеческая рука не прикасалась к этому первозданному хаосу. Лишь зияющие провалы гротов были помечены скупыми знаками неведомых, канувших в небытие народов.
Заметив, что в одной из верхних пещер затеплился свет, Смит вскарабкался на ближайшую скалу и стал подниматься по циклопическим ступеням. Молельня, в коей гималайцы зажгли свои курильные палочки, напоминала
На грязных, засаленных алтарях, насквозь источенных термитами, тускло лоснилась старинная бронза. При виде изображений тантрических охранителей у Смита захватило дух. Он узнал четырехликого Дэмчока, застывшего в неистовых объятиях с шакти, Хаягриву с лошадиной головой на макушке, Ваджрапани в облике птицеголового Гаруды, попиравшего омерзительных гадов.
Этим неповторимым фигурам поистине не было цены. И, главное, они никому не принадлежали! Их никто не охранял, и лишь редкие путники наполняли позеленевшие алтарные чашечки хмельным араком и буйволиным маслом. Стоило выждать, покуда уйдут погонщики, и Смит становился полным хозяином здешних сокровищ: мог взять соскобы или вообще унести с собой любой предмет. Но он не решился даже прикоснуться к бронзовым изваяниям, чьи истлевшие одежды стали приютом для слизняков и насекомых. Недели, проведённые за стенами «Всепоглощающего света», не прошли даром. Смит ощутил в себе упорную сдерживающую силу. Обозначилась резкая граница между тем, что дозволено и чего ни при каких обстоятельствах нельзя совершить.
Бросив в чеканную курильницу, украшенную узором из семи драгоценностей, полдоллара с профилем застреленного президента, он, страдая от полнейшей растерянности, покинул гоингханг — святилище тёмных духов.
Чем выше возносилась гремящая щебнем тропа, тем чаще встречались мутные ручейки и запутавшиеся среди кустарников грязные ледяные обсоски. Чуть ли не на каждом шагу, демонстрируя немыслимое богатство оперения, вспархивали и прятались в сплетениях выбеленных корней фазаны.
Перед закатом, когда отвесную стену справа окрасил тёплый печальный отсвет, караван достиг высшей отметки. По обе стороны распахнулась завораживающая даль. В притихшем холодеющем воздухе едва колыхались молитвенные ленты и выцветшие флаги, косо воткнутые в каменную пирамиду. Отдавая привычную дань хозяевам гор, погонщики тяжело попрыгали на землю, чтобы принести в жертву припасённый камешек: окатанную яшму, захваченную на переправе, кусок кремня с красивой прожилкой или окаменелый, круто изогнутый рог.
Скалы, похожие на обломки рёбер исполинских ящеров, и крупные валуны были расписаны бесчисленными изображениями богов. Талые воды местами смыли не всегда стойкие краски, оставив на камнях разноцветные подтёки. Увенчанная возвышенность и бескрайние круги небес ощутимо дышали вещим смыслом и что-то тайно нашёптывали растревоженной, ждущей близкого откровения душе. Но смутен тяжкий сон камней, невесомо касание ветра, ласкавшего прошлогодние травы, и потому не выразима ни мыслью, ни словом вековая тоска. Лишь через зрение, если есть на то воля Ратнасамбхавы, будды огня, проникает в душу послание вечности.
Пёстрые лики в радужных нимбах — бессмертные сокровища, явившиеся в лотосовых цветах. Рукотворные образы с безумным совершенством довершили лаконичное творение стихий. Все пришло в равновесие и замкнулось само в себе. Ничтожнейшая песчинка и та предстала неотъемлемой частью неразрывного целого, где навеки соединились космос и человек.
Недоставало сил оставить эту тёмную груду с тряпицами флагов, вокруг которой медленно кружилась облачная голубизна. Но как окаменеть, не теряя памяти, какими вечными очами впитывать эти зовущие дали, где в смене дня и ночи вершится круговорот светил?
И все не случайно, и ничто не проходит мимо: блеск породы на свежем изломе, напитанная последними лучами капля, повисшая на чахлой былинке, колеблемый ветром мохнатый и тусклый цветок…
Повинуясь прихлынувшему к горлу накату, Смит снял именной военный браслет, ставший для него охранным амулетом, и швырнул его к подножию пирамиды. Титановая сталь жалобно звякнула, пробуждая уснувшую память.
Как ослепительно распахнулась вселенская бездна на спуске! Смиту показалось, что он вырвался на свободу после долгого блуждания в подземных лабиринтах. Разноголосица хлынула в его оглохшие уши, где треск пулемётов тонул в разрывах, в неотвязном шелесте ядовитых дождей.
Он понял все о себе и о мире, чтобы в то же мгновение навсегда о том позабыть. Осталось лишь ощущение взлёта.
Напрасно четырехрукая богиня Дуккар на скале указывала дорогу к сокровищам духа. Он не понимал языка её изысканных рук. Напрасно принц Майтрея с чортенем на голове приберёг для него кувшинчик бессмертной влаги. Он не заметил сосуда, спрятанного в цветах. Не для него сиял жемчуг исканий в тонких пальцах задумчивых далай-лам.
Ехавший следом Макдональд, слегка поколебавшись, бросил в общую кучу шариковую ручку — ничего более подходящего у него не нашлось — и принялся беззаботно посвистывать.
Один лишь Аббас с презрительной усмешкой проехал мимо языческого холма и, только увидев пустующую сторожевую вышку, благодарным взмахом огладил бороду.
— Все-таки мы опередили их! — довольно усмехнулся Макдональд. — На башне ни души. Так что пока все идёт как задумано. А вы сомневались!
— Согласитесь, что на то были известные основания, — неохотно откликнулся Смит.
— Солдаты занимают помещение, как только открывается перевал, но я рассчитывал на то, что трипон обычно не торопится, и проходят недели, прежде чем появляется караул.
— Да, Чарли, вы выиграли ваши двести баков.
— Дело не в пари! — довольно усмехнулся Макдональд. — Просто, когда получается в точности так, как мыслилось, я испытываю чисто эстетическое наслаждение. Идея организует действительность, мой дорогой. Дух правит законами мироздания.
— К сожалению, не всегда…
— Всегда, если все точно рассчитано.
— Но ведь нас могли и опередить, — вяло возразил Смит, придерживая лошадь на спуске.
— Никогда! — самодовольно рассмеялся Макдональд.
— Даже если бы прибыл гонец?
— Но он не прибыл, дружище, и в этом все дело. Более того, он не прибудет никогда.
— Может быть, — равнодушно дёрнул плечом Смит.
За вышкой и порядком загаженной кордегардией открылось кладбище, где обрели последний приют безымянные пилигримы. Одни ушли в вечный круговорот, раздолбанные клювами трупоедов, других умчали вешние воды или погребли каменные лавины. Тусклый щебень и жалкий холмик, засыпавший чьи-то случайно обнажившиеся по весне кости, стал общим памятником всем им: грешникам, праведникам, глупцам — всем искателям рая и авантюристам.