Простая Душа
Шрифт:
Джип содрогнулся, что-то в нем жалобно хрустнуло, а у Тимофея сразу заболела шея. В зеркале он увидел, что автомобиль через один от него – приземистый старый «Опель» – сдает назад, выруливает на свободную полосу и уносится прочь, разбрызгивая лужи. Царьков успел разглядеть несколько цифр номерного знака, а потом вылез под дождь, чтобы оценить ущерб, который оказался невелик – поврежден был лишь мощный бампер. Куда хуже пришлось предыдущей машине – в ней он с некоторым злорадством опознал «БМВ» тренера местной футбольной команды, с которым был шапочно знаком и как-то раз повздорил из-за пустяка. Улица по-прежнему была пуста – скорее всего, кроме самого Тимофея,
Разыскать виновника помог майор милиции, запросивший за услугу три бутылки скотча. Скотч, как знали все, включая майора, был произведен здесь же, в округе, и обладал странным вкусом, несмотря на шотландский лэйбл. Это, однако, не помешало Царькову получить через пару дней требуемые имя и адрес, после чего он отправился в поселок Рогожино на встречу с гражданином по фамилии Ботвинкин. В поселке он без труда разыскал трехэтажный дом, во дворе которого стоял тот самый «Опель», имевший, как выяснилось на свету, нежно-голубую окраску и явную примятость в передней части. Ну вот, – подумал Царьков и ощутил внезапный азарт, будто в преддверии приключения, которого ждал давно.
Сам Ботвинкин оказался лысеющим брюнетом лет сорока пяти. Тимофея и его черного джипа он испугался до полусмерти, стал бить себя в грудь, признаваться в малодушии и сулить немалые деньги. Деньги Тимофей взял – главным образом, чтобы не выходить из роли – но куда больше его интересовало другое. Он будто переживал давнюю московскую историю, но с обратной ее стороны. Ботвинкин суетился и дрожал, Тимофей знал, что может ударить его – раз и другой, безнаказанно и без последствий – и гордился тем, что не делает этого и даже совсем не хочет.
Прощаясь он заметил, будто мимоходом, что главное ждет Ботвинкина впереди. «Не я один тебя ищу, – веско сказал он. – Меня ты не сильно помял, ты того, кто был передо мной, помял изрядно. Не повезло тебе, он серьезный человек, с губернатором за руку здоровается. Тренер футбольный, Тувырин – слыхал быть может?»
Информация произвела сильное впечатление. Владелец «Опеля» вновь затрясся и чуть не пустил слезу.
«Странно, что он тебя не нашел, он вообще никому не спускает. Неужели и впрямь кроме меня никто ничего не видел? – задумчиво произнес Тимофей и потом еще пошутил снисходительно: – Если так, то ты везунчик все же, хоть фамилия у тебя приметная, что есть, то есть», – но Ботвинкину было не до смеха. Мысль о том, что опасность не миновала, и главные неприятности могут ждать впереди, очевидно была невыносима. Он как-то весь посерел, так что Царькову даже стало неловко. «Ладно, не дрейфь, не выдам, – хлопнул он брюнета по плечу. – Но и ты, быть может, поможешь при случае кое-чем».
Ботвинкин, директор рогожинского ЗАГСа, провожал его, прижав руку к сердцу и уверяя в вечной преданности. Теперь эта преданность пришлась кстати: Тимофей не сомневался, что он сделает все, как нужно – поставит требуемую дату и сунет «дело» в глубокий архив. А когда и последняя трудность, возникшая из-за легкомыслия Юры с Шурой, была наконец преодолена, он пришел в благодушнейшее из настроений – сложная операция приближалась к финалу.
«На резвом коне к венцу не ездят, ну да ладно – мы люди смелые. Садись, невеста, ты у нас принцесса», – приговаривал он, открывая дверь джипа.
«И вы забирайтесь, гости дорогие, – кивал он на заднее сиденье, – поехали жениться. Белое венчальное, черное печальное… Не смотрите, что машина у нас черная – у Лизки душа светлая!» – и они отъехали, смеясь, не заметив, что за ними, один за другим, пристроились еще два автомобиля.
В одном из них сидел Александр Фролов – все в той же бейсболке и темных очках. Вид он имел сосредоточенный и воинственный, покусывал губы, ерзая на сиденье, и являл собой образец нетерпения. Водитель машины был, напротив, олимпийски спокоен. Он насвистывал что-то, не музыкально, но и не громко, и держал во рту сигарету, не зажженную из сочувствия к некурящему пассажиру.
С водителем Александру повезло. Он выбрал его из толпы частников на вокзальной площади по какому-то необъяснимому наитию и угадал очень верно. На размышления, собственно, у него не было времени – Царьков с Елизаветой уже садились в свою «Тойоту», к которой Александр тут же воспылал жгучей ненавистью. Частника он попросил ехать за джипом вслед, ожидая с тоской недоумения и расспросов, но тот, не проявляя излишнего любопытства, ловко нырнул в поток машин, газанул довольно-таки лихо и пристроился за Тимофеем, держась чуть в стороне и поодаль, причем в лице у него отразилось что-то, принятое Фроловым за общность духа – жгучее, острое и злое. Он подумал, что они могут поладить, все еще не веря, что ему не пришлось тратить время на уговоры, а водитель, явно увлеченный игрой, преследовал азартно и умело, прячась за другими машинами, отпуская и вновь нагоняя черный джип и его беспечных седоков.
По пути частник, назвавшийся Толяном, сообщил Фролову о своем прошлом, в котором, помимо прочего, была служба в очень специальных войсках. Там его и обучили автомобильной слежке, а также много чему еще, из чего, к сожалению, он так до сих пор и не смог извлечь практической пользы. По поводу войск Толян, скорее всего, не врал – он был крепко сбит, но двигался по-кошачьи мягко, а на лице у него застыла чуть заметная страдальческая складка, столь не шедшая к русоволосому и голубоглазому обличью. Самым ценным в жизни, настоящей радостью и любовью, была для него машина – девятая модель «Жигулей», имевшая неопределенную окраску и какой-то блекло-потертый вид и будто даже сливавшаяся с асфальтом, что было, конечно, очень кстати.
«Ты не волнуйся, – приговаривал он, – от меня не уйдут. Нас учили, знаешь – ого-го. Всему нужному научили, жаль, что применить негде. Ты вот попался, повезло мне, а так – только если тюкнуть кого и кошелек забрать. Но это я не могу, у меня принципы…»
Александр поддакивал, косясь на могучую кисть с наколкой. Эта кисть, да еще большая черная машина впереди были единственными реалиями, за которые цеплялся его взгляд. Чужой город не представлял для него интереса – желтые здания и деревья с пыльной листвой, афиши на столбах, тусклые вывески и витрины проплывали мимо, но он не обращал на них внимания. Толян замолчал, притормозив на светофоре, а потом, как бы между делом, спросил, кивнув на «Тойоту»: – «Жена»?
«Ну да», – рассеянно ответил Фролов, ощутив вдруг в груди болезненный укол.
«Не переживай, – сказал водитель, – у меня вообще ушла. Из-за принципов. Где принципы, там деньги не водятся, это каждый знает. Бомблю вот и бомблю… А этот крутой, – пробормотал он сердито, вновь глянув на джип. – Хозяин жизни. Спустить бы на подвал, да погонять кулаками!»
Подъехав вслед за Тимофеем к новой девятиэтажке, Толян встал за детской площадкой, полускрытый качелями и колясками. «Тут значит подождем, – сказал он, отведя глаза в сторону. – Сам-то к нам надолго теперь?»