Простая Душа
Шрифт:
«Что-то чудит она у тебя», – покачал головой и Толян, заводя машину. Фролов лишь пожал плечами и ничего не ответил. «А это что еще за орлы?» – присвистнул напарник, заметив микроавтобус «Фольксваген», такой же потертый, как и его «девятка», который вырулил из подворотни и пристроился джипу в хвост. «Что, еще один ревнивец отыскался?» – попробовал он пошутить, но было видно, что ему не по себе. Предчувствие не обмануло Александра – дело принимало неожиданно серьезный оборот.
«Кажется мне… – повернулся к нему Толян и почесал затылок. – Кажется мне, что эти ребята будут покруче нас с тобой».
Глава 16
Трое
«Это я, – закричал он вдруг в трубку, закрыв ладонью другое ухо. – Ну да, с трассы – я ж и говорю… Тут мы, тут, – продолжил он раздраженно, – едем за ним, пасем, но он опять не один, а с бабой. С той же, да, и еще с ними два кренделя, чайники на вид. Ну да, а я знаю?..» – Он молчал какое-то время, потом стал спорить с собеседником, изъясняясь в основном междометиями, а закончив разговор, сунул телефон в карман и длинно выругался.
«Чего там?» – спросил крепыш, не поворачивая головы.
«Бардак там, – неохотно ответил высокий. – Макара нет и главного нет, дела у них у обоих, а эти не знают ни шиша, быки».
Он снова ругнулся, уже не так злобно, и, отвернувшись, стал смотреть в боковое окно. Одно его ухо было изуродовано и завернуто внутрь, отчего все лицо казалось еще более свирепым. «Дела, дела, не до нас ему, а мы тут отдувайся, – пробормотал он. – Уже два часа дозвониться не могут, а сказано было – сегодня…»
«Так чего там? Чего сказали-то?» – бесцеремонно оборвал его крепыш.
«Да, чэго сказали-то?» – как эхо повторил за ним третий бандит с крючковатым носом и очень волосатыми руками.
«Всех сказали брать, – усмехнулся высокий. – Потом, мол, разберутся, без нас. А куда их всех девать?»
«Не наше дело, – отрезал крепыш, поморщившись. – Всех так всех, там поместятся. Смотри, сами к нашей пристани едут, вот умора!»
Тимофей, тем временем, повернул к северному выезду из города. За ним, как привязанные, двигались «Фольксваген» и «девятка» – стараясь маскироваться в жидком транспортном потоке. Впрочем, ни один из преследуемых не обращал внимания на происходящее позади. Гангстеры в микроавтобусе привыкли нападать, а не защищаться, и сейчас к тому же имели дело с безобидной «мишенью», да еще и в городе, где их никто не знал. Царьков же и вовсе пребывал в расслабленности, полагая, что события подчиняются его воле, и трудности остались позади.
Между тем, по части событий он был не совсем прав. Микроавтобус, ползущий за ними следом, являл собою следствие обстоятельств, о которых Царьков не имел понятия. Он даже, наверное, посчитал бы их полным бредом, случись ему о них прослышать, что, однако, ничуть не меняло действительного положения дел. Положение же это было не слишком благоприятно, что подчеркивал зловещий вид преследователей в «Фольксвагене». Нанял их тот самый «покровитель», отец влюбленной Майи, дружба с которым казалась Тимофею столь прочной. Цель «покровителя» полностью совпадала с желанием самого Царькова. Он хотел избежать предстоящей свадьбы – любой более или менее разумной ценой.
Надо сказать, Тимофей Царьков давно уже вызывал у него сомнения. Со времени их знакомства слишком многое изменилось и повернулось новой стороной. У Царькова в глазах исчез собачий блеск – знак голода и тревоги. Он вырос над собой, окреп и обрел вальяжность в манерах. Иногда казалось даже, что он перестал бояться, а «покровитель» не любил людей, которые его не боялись. Конечно же, оба отдавали себе отчет, что при желании он может стереть Тимофея в порошок одним движением пальца, но готовность к унижению исчезла у того из голоса и лица. Царьков вообще стал себе на уме и изъяснялся порой чересчур туманно. «Покровитель» не раз подумывал, что нагулявшего жирок протеже следует проучить – не то чтобы он сделался опасен, но все же обязан был знать свое место. Да и вообще, любому не вредно время от времени спускаться с небес на землю – порой, для своей же собственной выгоды.
Ситуацию усугублял тот факт, что Тимофей был москвич. «Покровитель» не верил москвичам, подозревая в них неискренность и апломб, которые, сколь глубоко их ни прячь, все равно проявят себя. Скоро зазнается, – думал он о Царькове, – если уже не зазнался, – и эта мысль была ему неприятна. Она напоминала о хамоватой небрежности, с которой его самого принимали в столице аппаратные бонзы, после чего приходилось долго плеваться, скрежетать зубами и отпаиваться дорогим коньяком, а то и водочкой, в компании молоденьких девиц.
Внезапный каприз Майи лишь ускорил развязку – «покровителю» стало ясно, что медлить больше нельзя. Жениха для единственной дочки он видел совсем другим – человеком с именем и перспективой, вхожим в общество и живущим в самой Москве, а не в этом захолустном городе. У него была разработана программа действий, включающая устройство Майи в лучший столичный университет и организацию соответствующего досуга. Царьков же на место будущего зятя не годился никак, ибо был по большому счету никто – и именно никем, скорее всего, намеревался оставаться в дальнейшем. Что же касается денег, их у «покровителя» хватало и без Тимофея, тем более, что тот, при всех своих успехах, далеко еще не стал благополучен настолько, чтобы это, по нынешним временам, могло вызвать какой-то интерес.
Разговор с Царьковым о предстоящей помолвке, задуманный как поверка текущего статус-кво, оказался последней каплей, подточившей терпение. Стало ясно, что тот юлит, виляет и держит что-то неблаговидное за душой. Это никуда не годилось, и за это следовало наказать. Обдумав все как следует, «покровитель» принял решение – закрыть «вопрос» сразу и навсегда.
Будучи человеком старых правил, он не рассматривал крайних мер, гарантирующих «навсегда» на все сто процентов. Случай был не столь вопиющ – ему не нанесли обиды, за которую стоило бы мстить, не стесняясь в средствах. Тимофея следовало проучить и только, нагнать страху и заставить убраться из города, а заодно – прибрать к рукам наработанное им за эти годы. За фирмой Царькова он следил давно, дело казалось перспективным и подкупало новизной подхода. Завладеть им – через подставных конечно же лиц – было заманчиво само по себе, да и, к тому же, придавало затее требуемый размах, превращая ее в «бизнес» из унылой житейской склоки.