Простая Душа
Шрифт:
Это был все тот же Александр Фролов, явившийся, заметим, в очень нужный момент. После выяснения отношений у дверей тимофеевского дома, он хотел было сразу ехать на вокзал, но водитель Толян уговорил его «досмотреть кино», хотя бы до сегодняшнего вечера. Фролов вяло согласился, ему было, в общем, все равно. Они просидели в молчании, пока Лиза не села в подкатившее к подъезду такси, а потом устроились в летнем баре, прямо у входа в «Волжский шаман», и стали методично накачиваться пивом.
Александр постепенно оживлялся и веселел. «Мы напились вчера, но мы напьемся еще сильней сегодня, – бормотал он, глядя в свою
«Это что, тоже Черчилль?» – уважительно спросил водитель.
«Нет, это я сам!» – Александр стукнул кулаком по столу и рассмеялся в полный голос. В нем, не иначе, заговорил свободолюбивый дух его деда. Толян лишь поддакивал и ничуть не удивился, когда, уже основательно набравшись, Фролов вдруг сказал, пожав плечами: – «А что мы тут, собственно, сидим? Гулять, так гулять – и слежка эта мне надоела. Пойдем внутрь, хоть пожрем, как люди», – и они отправились в ресторан, угодив к самому началу конфликта.
Увидев, что Лизу удерживает силой какой-то смуглый восточный тип, Александр без раздумий кинулся на подмогу. Ему не было страшно, инстинкт самосохранения куда-то исчез. Драка началась сразу, все завертелось, как в водовороте. Трудно было разобрать, кто кого бил, и кто отбивался; со всех сторон неслись крики и рычание, стоны и женский визг. Мелькали перекошенные лица, руки, кулаки; трещали и рвались гонконгские рубахи, немецкие футболки, итальянские пиджаки. В схватке усердствовали и Фролов с Толяном, и Николай Крамской с писателем Андреем Астаховым, и даже американец Фрэнк Уайт Джуниор, первым из сидящих за столом заметивший, что их Лиза угодила в эпицентр событий. Сама Елизавета пыталась вырваться из рук размалеванной тетки, вцепившейся ей в одежду, а девочка с голым животом дергала ту за волосы и визжала: – «Пусти-и-и!» Тут же появилась и охрана, споро замахавшая дубинками, и наряд милиции, дежуривший за углом, а оркестр весело наяривал что-то цыганское, и мир казался ненастоящим, в него не верилось, как в фантасмагорический сон. Но нет, все происходило на самом деле, там были раны и выбитые зубы, одного из восточных свалили на пол и пинали ногами, а кто-то из стриженых парней, присев на корточки, скулил и зажимал ладонью толстую ляжку, из которой сочилась кровь…
Утихомирить всех дерущихся смогли лишь через полчаса. Оркестр к тому времени давно стих, кое-кого из пострадавших вывели в холл, где уже ждала бригада «Скорой». Милиция задержала семерых, среди которых оказались и Толян с Фроловым. Водитель почти не пострадал, а у Александра кровоточила рассеченная губа, одну руку он держал на весу и был очень бледен.
Елизавета подошла к задержанным, и все до одного, включая милиционеров, тут же уставились на нее. Лишь Фролов мрачно и сосредоточенно разглядывал пол под ногами.
«Вы старший? – спросила она лейтенанта, высокого украинца с пронзительными глазами кокаиниста, а когда тот степенно кивнул, шмыгнув при этом носом, улыбнулась, как могла лучезарно, и сказала, показав на Александра: – Это мой знакомый, отдайте мне его на поруки. Он всего лишь за меня вступился и ни на кого не нападал».
«Ну, отдадим, чего ж не отдать, – пробасил лейтенант, подмигнув сержантам из наряда. – Сейчас в отделении разберемся и отдадим, если не нападал… Яка гарна! Поедешь
От него несло луком и мужским потом, он смотрел на Елизавету со снисходительной уверенностью человека, которому можно все. Она вдруг почувствовала, что сыта по горло – и Сиволдайском, и всеми событиями последних дней. Ни доказывать что-то, ни кому-то мстить, ни даже просто смотреть на этот мир не было больше никаких сил.
Что-то, однако, вскипало в ней и вот-вот грозило выплеснуться наружу. «Ты себя в зеркале видел, жлоб? – спросила она с холодной ненавистью. – Пойди, умойся, от тебя ж несет за версту».
Лейтенант оторопел, но быстро пришел в себя и протянул грозно: – «Ты что, шалава, ты это кому?» – делая шаг в ее сторону, однако тут, по счастью, в дело вмешались Крамской с Астаховым и оттерли Лизу прочь. Затем они вдвоем долго успокаивали служителя порядка, который казался не на шутку рассержен, но в конце концов внял увещеваниям, отстранив царственным жестом несколько сторублевок, протянутых ему Николаем.
«Идите уж, москали, – сказал он презрительно. – И за бабой своей смотрите, чтобы язык не распускала. А вы, орелики, – обернулся он к задержанным, – давайте в темпе наружу…»
Елизавету Андреевну отвели за стол. Ей налили водки, холодной и прозрачной, но она лишь глянула на рюмку и отодвинула ее прочь. Вся живость ее исчезла, даже плечи чуть опустились, и на лбу прорезалась складка.
«Вот он, мой космический катаклизм – мелкого провинциального масштаба, – проговорила она негромко и вдруг спросила Астахова: – Ты знаешь, что такое Число души?»
«Ну… – протянул тот, потом повертел в руке вилку и сказал, вздохнув: – В некотором роде. Если взять карандаш и бумагу и простой арифметикой свести к одной цифре день и месяц своего рождения, то выйдет число, придуманное индусами. Оно считается значимым на протяжении всей жизни, но особенно проявляет силу в первые тридцать пять лет».
«Потом человек мудреет, – продолжил он, помолчав. – Человек взрослеет душой и больше не стремится к ненужному, сосредоточив помыслы на выполнении уготованного ему. В действие вступает следующая подсказка, так называемое Число судьбы, что вычисляется несколько по-другому. Оно-то и указывает дорогу к счастью», – он усмехнулся и коротко глянул на Лизу, но та не приняла шутки.
«Все-то ты знаешь – сказала она. – Тебе самому не скучно? А я вот знаю теперь, что числа врут. Так же, как и знаки».
Затем она повернулась к Фрэнку Уайту и потрепала его по плечу. Ей было страшно – стихии торжествовали, мир распадался на части.
«Гуд бай, Фрэнки, – улыбнулась Елизавета чуть растерянно. – Прощайте все, я на вокзал. Может еще увидимся в Москве…» – потом вскочила и быстро зашагала к выходу. Все оцепенели, лишь Николай сделал было движение, желая ее остановить. Он даже окликнул ее, но она не оглянулась, и он махнул рукой, будто смирившись и устав спорить.
Над столом повисло молчание. «Я тут прямо борец с репрессиями, – усмехнулся Крамской. – Сначала Фрэнка нашего Уайта от злых ментов отмазывал, теперь вот Лизу…» Он повертел в руке незажженную сигарету, поднял глаза на Андрея и заметил мрачно: – «Ну вот, пошутили. Я выполнил предназначение, познакомил тебя с ней, и – как она говорила? Стал больше не нужен? Да и ты, я смотрю, не очень-то нужен тоже».