Простая Душа
Шрифт:
«Это то, что ты мне сказал на корабле, – вставил вдруг Фрэнк. – Помнишь, все уходит в пустоту».
«Не на корабле, а на катере, – с досадой поправил его Николай. – Тоже мне, корабль, белый пароход. Не бери в голову – подумаешь, сболтнул очевидное. Каждому ведь хочется, чтоб было по-другому. А события – его нет как нет».
«Да, – пробормотал Андрей Федорович, не слушая его, – вот так они нас и покидают. Меня, кстати, Аня бросила – помнишь, я тебе про нее писал. А эта, Елизавета – до чего хороша! Где же ее мужчины – и что там у нее такое с женихом?»
Фрэнк Уайт поморщился и отвел глаза. «Они – красивая пара, – пожал плечами Николай,
«В других местах и женщины другие», – буркнул Фрэнк довольно мрачно.
«Другие женщины, другие радости», – согласно кивнул Крамской.
«Другая скука, – проворчал Астахов. – Хоть, конечно, хочется представить, как они не дают скучать один другому. Тот, жених, он на кого похож, на бандита?»
«Нет, – мотнул Николай головой. – Он как брокер или крутой торговец. По-здешнему, конечно, крутой. Не матерый волк, а волчонок – но не злой. К тому же, – добавил он, вспомнив вдруг фольклориста Мурзина, – к тому же, оба они из тех, кого мучит вопрос. Ну тот, который замкнут в кольцо. Смысл возможности поиска смысла».
Астахов задумался, потом поскреб щеку и скептически хмыкнул. «Вопрос-то неплох, – сказал он со вздохом. – Но ведь не цепляется – как белка за свой собственный хвост. Что-то не сходится – намеренно или, скорей, случайно».
Глава 26
Андрей Федорович ошибался, что бывало с ним нередко. Намеренья и случайности уже сходились, выстраиваясь в простейшую из цепочек, но он искал гармонию в иных сферах и пил водку, и думал о своем. О своем размышляли и Крамской, и Фрэнк Уайт Джуниор, лишь у Елизаветы в голове не было, казалось, ни одной мысли. Она ехала в такси под тусклыми фонарями, по улице Московской, стремясь назад в Москву, подальше от всего, что случилось с ней тут, в городе, даже и ненавидеть который у нее не осталось сил.
Впрочем и ненависти как таковой в ней не было теперь. Ощущения ушли вглубь, их острота притупилась. Она чувствовала с городом даже что-то вроде взаимопонимания. Как и она сама, он был ни при чем, он весь состоял из желтой пыли, невидимой в темноте, покрывшей мостовые из бумаги и коробки зданий из тонкого картона, вьющейся в воздухе и скрипевшей на зубах. Мир был враждебен, и она знала врага в лицо, но не испытывала страха перед ним. Ее вновь тревожило что-то другое – и той тревоге не было имени на знакомом ей языке. И еще в ней жил протест – против всего, всего – и она не хотела его гнать, даже сознавая его бессилие.
Сборы заняли совсем немного времени. Отдав ключи и улыбнувшись криво неопрятной, взлохмаченной соседке, она вернулась в поджидавшую ее машину и скомандовала нетерпеливо: – «На вокзал, я тороплюсь».
«К Оренбургскому?» – понимающе спросил водитель, выруливая через арку.
«Да, да, – кивнула Елизавета, не имевшая понятия о расписании поездов. – Пожалуйста, пожалуйста побыстрее!»
На вокзальной площади она сунула таксисту деньги; тот посмотрел задумчиво и сказал: – «Погодите, барышня, давайте уж провожу, а то ночь». Лиза отнекивалась, но он, не слушая, легко подхватил ее дорожную сумку и зашагал к светящемуся входу. Войдя в здание, полное народа, водитель осмотрелся кругом, сказал удовлетворенно: – «Ну вот, успели», – и поставил сумку на пол. «Счастливо доехать, барышня», – обернулся он к Лизе и увидел, что та замерла и побледнела, широко раскрыв глаза. Чуть левее, привалившись
«Ваш? – спросил водитель, проследив за направлением ее взгляда. – Или так, пугает?»
«Д-да, мой», – выговорила Лиза, с трудом заставив себя очнуться. Потом повернулась к нему: – «Спасибо вам, прощайте…» – и вновь встала, опустив руки. Недавний протест растворился в один миг. Вместо картонных декораций вновь были камень, стекло, грязный пол под ногами. Ее окружали людской гомон, духота и запах толпы. Реалии будто надвинулись отовсюду, сосредоточившись тут, в вокзальном холле.
Водитель пожал плечами, еще раз глянул на Тимофея и побрел прочь, а Царьков, отлепившись от колонны, неторопливо подошел к Елизавете и ногой пододвинул поближе ее скромный саквояж. «Сопрут, – пояснил он. – Тут вокзал все же, не отель ‘пять звезд’. Это что еще за фрукт тебя провожал?»
«Таксист, – сказала она тихо, потом как-то сразу сбросила оцепенение, посмотрела Тимофею в глаза и жестко поинтересовалась: – За кольцом приехал?»
«Не-а, – ответил тот. – За тобой. То есть, за билетами – и с тобой вместе. В Москву поедем, в столицу, нам кажется по пути. У меня теперь другой план – в нем снова все учтено. А заодно – взрастим в себе порыв чувств. Что-то мне подсказывает, это будет нетрудно».
«С ума сошел?» – спросила Бестужева, крича неслышно себе самой – не верь, не верь! Она уже поняла, что желает именно этого и ничего другого, но страшно боялась обмануться опять. Еще ужаснее была мысль о том, что вот сейчас он исчезнет, оставив ее одну, но Лиза знала, что с каждой мыслью можно так или иначе сладить. Отчаянным усилием воли она призвала на помощь оставшийся здравый смысл, повторила про себя, как жестокую мантру: – Врет! – после чего закусила губу и потянулась было к своей сумке, но Царьков схватил ее первым и повернулся спиной, крикнув через плечо: – «Давай скорей за мной, опаздываем уже!» Только тут Елизавета заметила, что у него на плече висит рюкзак странной формы, набитый чем-то тяжелым, и осознала совершенно ясно, что все взаправду, и он не шутит.
«Погоди, погоди, – зачастила она взволнованно, – а если я не хочу? Я, быть может, теперь тебя презираю, ты что позволяешь себе вообще?..» – но Тимофей шагал широко, подгоняя ее нетерпеливыми жестами, и ей ничего не оставалось, как семенить следом. «Нет, я так не могу, – жаловалась она ему в спину. – Ты ж меня даже не спросил. Я с тобой уже рассталась навсегда, ты что, не понимаешь? Да стой же!» – топнула она ногой, замерев на месте, и только тогда Царьков остановился и обернулся к ней.
Секунду или две он пытливо смотрел ей в лицо, потом вновь ухмыльнулся и проговорил лукаво: – «Зря волнуешься, билетов больше нет – мне Нинка-администраторша последние отдала, и то только в плацкартный. Ты без меня все равно не уедешь, а следующий поезд аж в семь утра. Смирись уж с судьбой и не отставай – нам на третью, это еще вверх по мосту».
Лиза хотела ответить что-то, но он уже вновь шагал вперед, прокладывая путь в толпе. «Вот чокнутый!» – воскликнула она и поспешила за ним. Они выбрались на перрон и, вместе с другими пассажирами, стали подниматься по крутой железной лестнице. У Елизаветы скоро перехватило дыхание – и от подъема, и от внезапно нахлынувших чувств. «Да подожди ты, я сейчас заплачу, – бормотала она Царькову вслед, зная, что он ее не слышит. – Ты ж меня бросил уже, ты что, опять? Ну откуда, откуда ты здесь взялся?»