Простая история
Шрифт:
— Луна, пожалуй, далековато, чтобы нам прикурить от нее!
Он вытащил трут и кремень, высек искру и зажег обе сигареты.
XVIII
Закончился праздник Суккос, и Гиршл с Миной вернулись домой. Гедалья отправил с ними воз дров, картошки, капусты, снабдил их фасолью, бобами, свежими и сушеными фруктами и копченым мясом в таких количествах, чтобы им хватило на всю зиму. Цирл была права, когда сказала, что Мине нужен собственный дом, хотя бы для того, чтобы складывать подарки отца.
На окнах уютной квартиры висели белые занавески с красной полоской посередине, внизу подхваченные лентой. Таким образом, ее обитателям открывался треугольный мир за окнами. Мину, однако, он не интересовал. Зачем смотреть в окно, когда внутри так уютно? Они с Гиршлом, возможно, были не совсем счастливы, но и несчастными их назвать нельзя было. Жили они с комфортом и ни в чем не нуждались.
Однажды вечером приехал отец Мины. Дочь, сидя за столом, на котором горела лампа, вязала свитер. Гедалья посмотрел на нее и подумал: «Не прошло и трех месяцев, как она получила богатое приданое, и уже что-то вяжет себе». Он виновато спросил ее:
— Вам чего-то не хватает?
Мина положила вязанье на колени.
— Из лавки нам доставляют какао, кофе, сахар, рис, гречку, растительное масло, керосин. От вас мы получаем сливочное масло, сыр, яйца, кур. Что нам еще нужно?
Отец поглаживал свою бороду. Впервые за многие месяцы ему не нужно было никуда торопиться. Мало-помалу борода его распушилась веером и стала похожа на бороду императора Франца-Иосифа, только у того она была раздвоенной, а у него — лопатой.
Гедалья, у которого много накопилось на душе, не мог заставить себя высказать это. Как ни доволен он был Гиршлом и Миной, его не покидала тревога. Рано или поздно, не сегодня, так завтра, Великий Кредитор потребует, чтобы он вернул Ему долг.
Появилась Цирл, считавшая необходимым ежедневно узнавать, что у детей на ужин.
— В чем вы нуждаетесь, — заявила она, услышав разговор Мины с отцом, — так это в новом замке для кладовой, чтобы уберечь съестные припасы от вашей прислуги и ее друзей.
Когда Гедалья собрался уже уходить, пришли Гиршл и Берта. Зять пригласил родителей жены поужинать с ними.
— Почему бы не пригласить также родителей мужа? — предложила Мина.
Послали за Борухом-Меиром, и все вместе сели за стол. С тех пор всякий раз, когда Цимлихи приезжали к молодым Гурвицам, к ним присоединялись Цирл и Борух-Меир, и они хорошо проводили время в семейной обстановке.
Эти ужины действительно доставляли всем удовольствие. Сидя на новых стульях вокруг стола, беседуя друг с другом, родители Гиршла и родители Мины чувствовали, что хотя дома у них стало как-то пусто, зато семья их в целом увеличилась. И пусть обитые бархатом стулья в доме Боруха-Меира и Цирл выглядели более богато, чем плетеные венские стулья Гиршла и Мины, плетеные обладали тем преимуществом, что их легче передвигать.
— Обратите внимание, в какое время мы живем, — говорил Борух-Меир, просовывая пальцы через спинку стула. — В нынешних стульях больше дырок, чем соломы. Меня не удивит, если в конце концов их вообще станут выпускать без спинок.
Гедалья кивнул головой. У этого Боруха-Меира всегда найдется остроумное словцо!
Гиршл курил, развалясь, как герцог, а Мина возле него отмахивалась от дыма. Борух-Меир попросил у сына сигарету, несколько раз затянулся, поморщился и с презрением заявил, что никогда не мог понять курильщиков. Он стал осматривать свою бороду, не закоптилась ли она от сделанных затяжек.
— Как поживает брат графа? — поинтересовалась Цирл.
Гедалья с удивлением взглянул на нее, будто не понимая, о чем тут можно спрашивать.
— Я имею в виду того, которому сигареты крутят в Париже, — напомнила Цирл.
— Они поссорились, — обнаружила осведомленность Берта.
— Значит, графы тоже ссорятся? — удивилась Цирл.
— Братья — да! — поясняла Берта. — Говорят, граф был возмущен расточительностью брата, который зажег одну из своих парижских сигарет от спички, тогда как на столе стояла зажженная свеча. Вспыхнула ссора, в результате которой граф поклялся завещать свое имение церкви.
Борух-Меир опять просунул пальцы в дырки плетеной спинки стула:
— Держу пари, что эти спинки были сплетены из целой соломы, а дырки в них прорезали потом.
— Неужели, если братья не помирятся, имение действительно достанется священникам? — задумалась Цирл.
— Священники получат свою долю независимо от того, помирятся братья или нет. Уж о них-то, дорогая, не беспокойтесь.
— Мне, слава Богу, хватает собственных забот, — заверила Берту Цирл. — Скажи, Мина, когда же ваша прислуга подаст ужин? Пойду-ка я посмотрю, чем она занимается.
Прислуга готовила картофельные оладьи, латкес, которые Цирл, должно быть, ела тысячу раз. Но она смотрела на латкес так, будто это был величайший деликатес, попросила дать ей их рецепт.
— Эти оладьи очень любит господин Гильденхорн, — сообщила прислуга.
— Этот Гильденхорн много путешествует и, наверное, каждый день ест что-то новенькое. — Глаза Цирл приобрели задумчивое выражение: да, в мире, возможно, полным-полно замечательных вещей, но не каждому дано насладиться ими.
Борух-Меир с любовью смотрел на жену. Ее круглое розовое лицо, увенчанное копной черных вьющихся волос, казалось ему незнакомым. Каждый раз, глядя на нее, он открывал в ней что-то новое. Он перевел взгляд на Гиршла, который оставался таким же худым, как и до свадьбы.
Берта, по-видимому, прочла мысли Боруха-Меира.
— Если бы Гиршл пожил с нами в Маликровике, — сказала она, — мы бы его откормили!
Гиршл покраснел. Неужели теща вела счет съеденному им в ее доме? Он взглянул на Мину и заявил: