Простая история
Шрифт:
Между тем Гедалья вернулся домой, Берта накрыла стол в сукко, Мина пришла туда в утреннем халате. Если бы дело касалось ее одной, она бы, вероятно, поспала еще немного, задерживать же других ей не хотелось.
— Доброе утро, Генрих, — приветствовала она мужа, подойдя к нему так близко, что их носы почти соприкоснулись.
Однако Гиршл не был французом, ему не нравился запах духов Мины, и он отвернулся.
— Пойду-ка я переоденусь, прежде чем мы сядем за стол, — продолжила Мина.
Она вышла из сукко, где снова утвердилось благоухание, исходившее от свежесрезанных ветвей и плодов. Фрукты, гирлянды которых украшали сукко, начинали уже подгнивать и темнеть. Ветерок покачивал выдолбленную тыкву со свечой внутри, подвешенную к потолку шалаша на цепочке из грецких орехов. Гиршл не испытывал чувства голода. Родители Мины хорошо его кормили. Если бы можно было сидеть в сукко и только грызть орехи, он бы с радостью провел там целый день.
Мужчины хранили молчание. Гиршл молчал, потому что на душе у него было покойно и не хотелось нарушать это умиротворенное состояние духа словами, а Гедалья считал, что сукко — не место для будничных разговоров. Он сидел перед открытым молитвенником и просил Бога сделать весь мир Своим домом, подобно тому как Его народ сделал своим домом сукко. Листочки веток, из которых была сплетена крыша сукко, шевелил ветерок, и они распространяли приятный аромат.
Вернувшись в нарядном платье, Мина села возле Гиршла, обмакнула в мед кусочек хлеба и произнесла благословение. Служанка внесла блюдо жареной рыбы. Гедалья отложил молитвенник и с удивлением смотрел на блюдо.
— Я заказала рыбу, как обычно, на последний день праздника, но ее привезли сегодня. Я хотела замариновать ее и подать в последний день, потом решила, что рыба под маринадом — слишком кислое блюдо для праздничного стола, и распорядилась приготовить ее сегодня, — объяснила Берта.
— Благодарение Богу за каждый день, — пробормотал Гедалья, подвязал салфетку под подбородок и, обмакивая хлеб в заливное, стал медленно жевать.
Гиршл ел много, благодаря свежему воздуху и кулинарному искусству тещи у него пробудился аппетит. С момента приезда в Маликровик он потерял интерес к вегетарианской пище и простой жизни.
— Твоя мать оценила бы такой соус, — заметила Берта, когда Гиршл накладывал себе вторую порцию рыбы.
Он ел молча, не отводя глаз от сердитого клюва фарфоровой гусыни. В какой-то момент, подняв глаза, он увидел Мину и подумал: «Что она здесь делает?»
Мина, хрупкая и бледная, ела мало, да и то, что она съедала, не прикреплялось к ее костям. Неужели она решила ограничивать себя всю жизнь из страха, что не сможет надевать свои модные платья? Нельзя сказать, что Гиршлу не нравилось, как одевается его жена. И все же он предпочел бы, чтобы она была несколько полнее. Выросший в богатом доме, где еду подавали три раза в день и ему никогда ни в чем не отказывали, Гиршл не был одержим мыслью о хлебе насущном. Но он не мог не видеть, что Мина большую часть еды оставляет на тарелке. В конце концов она была его женой, и ему полагалось заботиться о ее здоровье.
Прислуга убрала грязную посуду и принесла пирог со сливами. А Мина даже не съела хлеба, который обмакнула в мед в начале обеда. Можно ли ожидать, что она съест пирог? Гиршл подозревал, что во всем виноваты духи, это они отбивают ей аппетит.
Вдруг в Минином хлебе с медом увязла муха. Освободившись, она решила отдохнуть на ее сливовом пироге. Заслонив лицо рукой, Мина отодвинула от себя тарелку.
Залаяли собаки. Кто-то, по-видимому, приехал. Берта вышла успокоить собак и вернулась с гостями из Шибуша. Она поставила на стол угощение, предложила им благословить еду и отведать пирог. Очевидно, гости имели представление о том, куда приехали. Они не отказались от того, что принесла хозяйка, хотя уже пообедали, и произнесли благословение сукко.
Правда, по мнению некоторых раввинов, благословение можно произнести, и не отведав еды, главное — это пребывание в сукко, гости же объяснили Гедалье, что лучше перестраховаться. Хозяин Маликровика не раз слышал споры по этому вопросу, однако его уважение к учености было так велико, что он внимал гостям с почтением, как будто не знал ничего.
— Божественной тишине этого места — вот чему я завидую! — признался один из гостей. — Если бы не лай собак, можно было бы подумать, что здесь земной рай.
Для Берты эти слова звучали как музыка, а Гедалья опустил глаза и подавил вздох, молясь, чтобы его дом действительно был достоин рая. Его снова стал одолевать страх, что, коль скоро жизнь так добра к нему, на том свете он может оказаться и в аду. В то же время его радовал приход гостей. Известно, что духам семи цадиков, посещающих сукко каждого еврея в праздник Суккос, ничто так не импонирует, как гостеприимство!
Солнце садилось. Тень, которую сукко отбрасывало в восточную сторону, делалась все длиннее. Гости, помолившись, встали из-за стола и, возведя глаза к небу, воскликнули:
— Какой у вас прекрасный праздник, какая замечательная погода! Смотрите: когда евреи сидят в своих сукко, Бог посылает им солнечные дни!
Гедалья вышел из сукко, посмотрел на небо и с удовлетворением отметил:
— Никаких признаков дождя. Такого Суккоса у нас не было уже много лет. Поистине велика милость Господа к нам, грешным.
После вечерней молитвы семья опять села за стол в сукко. Гедалья открыл молитвенник, шепотом благословил души цадиков, как человек, которому поручено приветствовать почетных гостей и он боится быть слишком фамильярным.
Во время ужина несколько евреев из деревни пришли засвидетельствовать свое почтение молодоженам. Им тоже было предложено угощение. Отведав его, они скоро ушли.
Затем Мина удалилась в свою комнату, а Гиршл пошел прогуляться к сараям. Стах чистил лошадей и разговаривал сам с собой.
— Что я говорю, — продолжал он, увидев Гиршла. — Должно быть, Бог очень любит вас, что дает вам на праздник такую хорошую погоду… Вы, часом, не курите, хозяин?
Гиршл вытащил сигареты, дал одну Стаху, другую взял себе. Стах вернулся к своему занятию, рассуждая: