Прости меня луна
Шрифт:
Пока Ворона — воспитанника, появившегося в монастыре совсем недавно, вытаскивали из петли, привязанной к языку колокола, тот печально громыхнул еще пару раз. Камень — друг и наставник Ворона время от времени ковырял в ушах пальцем и тряс головой — его оглушил гулкий бас Большого Языка.
— Кто знал, что Ворон оборотень? — Сагдай распрямился, когда Светица дала знак, что воспитаннику уже ничем не помочь.
Удивление на лицах свидетельствовало о том, что произнесенное главой стражи явилось для всех полной неожиданностью.
— С кем дружил Ворон?
Камень развел руками.
— Да
— Каким еще даром обладал Ворон? — Сагдай глядел прищурившись. Чуткая жилка в уголке его глаза дрожала, выдавая бушующие в нем злость и досаду.
У соседа Ворона уши огнем зажглись. Теперь, когда толпа ожидала ответа, ему казалось, что все вокруг только и смотрят на эти треклятые уши. Шапка-то с головы слетела, когда покойника из петли вытаскивали, а Камень за ней вернуться забыл. А вдруг посчитают виноватым в смерти новичка? Мол, довел до края. И глава стражи как специально не унимается.
— Ну, давай, думай. В чем еще себя Ворон проявил? Помимо оборотничества.
Камень замотал головой. Выходит, совсем не знал он своего подопечного. Проморгал, что тот птицей обернуться может. Думал, молод да глуп еще. Шутки и насмешки над собой молча терпел, лишь взгляд отводил. А сегодня вон как учудил.
— Слышал хорошо, — это произнесла одна из монахинь.
— Так и я неплохо слышу, — крякнул от досады Сагдай. — Эка невидаль!
— А вот то, что говорят в соседней деревне, отсюда услышишь? — монахиня выступила вперед. — А как мавки подо льдом поют? Или о чем кручинятся утопленницы Лебяжьего озера? А он слышал. И тревожило то Ворона чрезмерно.
— И о чем кручинятся утопленницы? — Сагдай спросил, а все вытянули шеи.
— Ты у настоятельницы узнай, ей об их слезах доложено.
— Стало быть, Ворон и есть главный враг, ставленник Зла? — из толпы подал голос Сокол, воспитанник, появившийся в монастыре задолго до Ветра, который сейчас рядом с ним стоял и тоже с сомнением головой качал. — Как я понял, малец был тихим, стеснительным, жалеющим плачущих утопленниц, а Осоку ядом извел, а до того Луну пытался изничтожить… Непохоже что-то на него!
Серо-черная толпа загудела.
— Думать будем! — люди расступились, давая дорогу настоятельнице. — А пока никому за стену не выходить, держаться друг дружки, из вида не упускать. О всяком необычном или непривычном докладывать.
Хоть и не сказала, а всем и без того читалось в тревожном взоре Мякини, что не верит она в вину скромного Ворона. Сбил его кто-то с пути. А может, и убил, если не сам, ошеломленный догадкой, что стал орудием в чужих руках, в петлю не сунулся.
С грохотом упала тяжелая решетка у главных врат. Вновь печально откликнулся монастырский колокол. Воронье прыснуло с защитных стен и закружило в небе, карканьем отдавая дань молодому вороненку, который еще совсем недавно радовался воле, кружась вместе с ними.
Понурые воспитанники и озабоченные надвигающимися событиями монахини разбрелись по своим делам: кто на кухню, помогать готовить обед, отодвинувшийся по времени из-за череды несчастий, кто в лабораторию — Даруня никогда не откладывала занятий, действовала под девизом «Только работа помогает пережить горе да несчастье», кто к воинам, грубой физической силой, проявляемой в бою, разгоняющим тяжелые думы, а кто в библиотеку, мучаемый жаждой знаний и, чего уж таиться, развлечений. Коллекция книг монастыря была до того обширна, что в ней можно было найти и серьезные алхимические труды многовековой давности, и современные дешевые книжки для крестьян и неграмотного городского населения, где вместо текста были нарисованы сценки из жизни, обычно героического или романтического содержания.
Ветер, прикрепленный помощником библиотекаря к сестре Радунице, ловко справлялся с желающими занять ум чем-нибудь необременительным. Рядом с ним за столом сидела Луна, которую Светица наотрез отказалась брать с собой в покойницкую, куда снесли тела погибших. Царевна нашла себе иное занятие — она терпеливо записывала имена любителей картинок, чтобы те могли забрать понравившиеся книжицы в свои комнаты. Лишь раз Луна подняла голову, чтобы посмотреть, кто пришел за толстенным фолиантом, который она сама так и не осилила: «Древа родов со времен сотворения мира».
— Перенесите книгу вон на тот столик в углу, — попросила Искра с милой улыбкой, которая ей так шла. В этот момент царевна посочувствовала Ветру: во дворце отца — царя Берелива эту гору бумаги, облаченную в скрипучую кожу, перевозили на специальной тележке. Но старший воспитанник рассудил по-другому — он пододвинул к полке, на которой хранилась книга, небольшой столик, притащил стул и запалил над головой магическую лампу.
— Проходи сюда, — позвал он Искру и ловко подпихнул фолиант, который мягко съехал на столешницу. — Здесь даже светлее, чем у окна.
Искра проявила едва заметное недовольство. Облюбованное ею место позволяло обозревать всех посетителей библиотеки. Наблюдения порой занятнее чтения книг, а отсюда, из угла, в который ее загнал Ветер, любительнице древ будут видны лишь бесконечные ряды полок.
— Уф, кажется все разошлись, — произнес Ветер, когда библиотеку покинула даже сестра Радуница. — До обеда есть время, поэтому мы займемся тем, ради чего я тебя сюда так долго заманивал.
Лицо Луны сделалось малиново-пунцовым. Она даже приложила ладони к щекам, чтобы остудить их жар. В голове промелькнуло с десяток картинок, на которые она сегодня насмотрелась, делая записи.
«Любовь к королю», «Пират и его пленница», «Томление сердца» и, наконец, «Как крестьянин обменял корову на жену». Или наоборот, но не в том суть. Девичьи сердца, пусть они и принадлежат малолеткам, всегда откликаются, если рядом находится красивый и такой загадочный парень.
Но «красивый и загадочный парень», подмигнув, скрылся среди шкафов, а вернулся, неся в руках весьма большую стопку книг, самую верхнюю из которых пришлось поддерживать подбородком.
— Вот, — на столе стопка накренилась, и Ветер торопливо разделил ее на две части. Потом выбрал первые три книги и разложил их перед разочарованной царевной, сверяясь со списком, который вытащил из кармана. — Что ты видишь?