Прости, но я люблю тебя
Шрифт:
— Кто там?
— Это я, мама.
Пружина. Дверь открывается, и Мауро быстро входит. Дверь снова закрывается за их спинами. Две мухи играют в догонялки. Мауро поднимается по лестнице, не испытывая проблем с дыханием. В его двадцать два года воздуха у него предостаточно. Ему не хватает совсем другого. Слишком.
— Здравствуй, мама, — быстрый поцелуй на слегка влажной от пота щеке.
— Быстрей, все уже за столом.
Мать, пыхтя, поспешно возвращается на кухню. Она уже знает, что Мауро идёт к столу, не сделав одну важную вещь, и говорит ему об этом.
— Вымой руки,
Мауро входит в ванную, быстро открывает кран и моет руки под холодной водой. Но иногда мыла недостаточно, чтобы удалить все следы прошедшего дня. Потом он вытирает руки маленьким розовым полотенцем, местами дырявым, местами почерневшим. Вытирает ещё и ещё раз. Выходит, поправляет брюки, внутри них можно даже танцевать. Затем он садится за стол.
— Привет, Эли.
— Привет, Мау, — так его зовёт младшая сестра. Ей семь лет, у неё забавное весёлое лицо, она наполнена фантазиями, и он немного ей завидует из-за всего этого, она ещё не знает стольких вещей, не знает всех трудностей, что поджидают её прямо за углом, в ближайшие годы.
Мауро отделяет вилкой кусок омлета и кладёт его себе в рот.
— Может, подождём твою мать? — Ренато, отец, сильно ударяет его в плечо, Карио, старший брат, равнодушно смотрит на него.
— Но, папа, я голоден.
— Вот именно. Именно поэтому ты подождёшь. Потому что ты голоден и должен уважать того, кто тебя кормит. Твой брат может есть. Ты – нет. Ты подождёшь, пока придёт твоя мать.
Аннамария приходит из кухни с большим блюдом. Она ставит его в центр, но оно едва не выпадает из её рук и отскакивает от стола с невероятным шумом.
— Ладно… — наконец, она садится, поправляет волосы, убирает их назад, уставшая от очередной порции своих повседневных дел.
Ренато сначала накладывает еды себе, потом возвращает поварёшку в супницу. Карио берёт себе пасту с фасолью, накладывает того же Элизе, малышке, которая сразу же неловко схватывает ложку, словно это маленький кинжал, она энергично возит ею по своей тарелке, утоляя свой зверский голод.
— Мама, ты хочешь?
— Нет, я попозже. Предложи лучше брату.
Карио протягивает блюдо Мауро, тот сразу же накладывает себе хорошую порцию. Потом смотрит на мать.
— Ты правда не хочешь, мама? Тут осталось немного.
— Нет, правда. Доешь.
Мауро накладывает себе остатки и начинает есть. Все склоняются над едой. Без контроля. Без пределов. Только стук ложек по тарелкам и шум машин, проезжающих вдалеке, прерывают тишину. И ещё запахи. Запахи таких же домов, как их. Домов, воспетых Эросом, тех, что расположены на окраине, в той песне, где он уезжает далеко-далеко, чтобы забыть их. Дома из романов или фильмов, которых, скорее всего, никогда и не существовало, но все верят, что однажды встретят их. Дома, сделанные потом и кровью, фальшивыми фотографиями, пожелтевшими листами истёкшего календаря, у которого нет срока во времени, как у гола какого-то футболиста, который приносит победу на чемпионате, здесь хороша любая причина, чтобы изображать радость. Ренато первым съедает и отставляет тарелку.
— Эх… — Он чувствует себя лучше. Он на ногах с шести утра. Наливает себе воды. — Так
Мауро поднимает лицо от тарелки. Он не думал, что с ним будут разговаривать. Надеялся только, что ему позволят доесть.
— А? Можно узнать, что ты делал?
Мауро вытирается салфеткой, которая лежала рядом с блюдом, как обычно, сложенная пополам.
— Что ты хочешь знать, папа? Когда я проснулся, то пошёл немного прогуляться. Потом проводил Паолу, которая должна была пойти на пробы…
— А дальше?
— Дальше я подождал её, проводил обратно домой, а потом – пришёл сюда. Но это ты уже знаешь, так ведь? Я приехал поздно… Этот скутер очень медленный, и движение сегодня было активным.
Ренато протягивает руку.
— Конечно, разве тебя что-то волнует, а? Во всяком случае, здесь тебе обеспечен ужин. В то время как мы пашем, как ломовые лошади, ты можешь проводить свою жизнь вот так…
Карио берёт себе кусок омлета.
— Посмотри на него, посмотри… — отец показывает на Карио. — Твой брат ничего не говорит тебе, потому что любит. Хотя он должен дать тебе пинок под зад. Он встаёт в шесть и идёт на работу помогать сантехнику. Он чинит трубы, пока ты на своём скутере катаешь Паолу…
Карио жуёт омлет и смотрит Мауро в глаза. Мауро ловит его взгляд, снова вытирает рот и кладёт салфетку на стол.
— Ладно, я ухожу. Я уже наелся.
Ногами он отодвигает стул от стола, немного подавленный и мятежный, и быстро идёт к двери.
— Конечно… — продолжает отец, указывая на него. — Он поел, чего ещё. Но этой ночью, Аннамария, ты сделаешь мне одолжение и запрёшься. Этот тупица больше не войдёт сюда.
Элиза смотрит, как он уходит. Аннамария забирает у неё уже пустую тарелку.
— Хочешь немного омлета, дорогая?
— Нет, не хочу.
— Тогда я почищу тебе яблоко.
— Нет, яблоко я тоже не хочу.
— Слушай, хоть ты не начинай. Ты съешь яблоко и точка.
Элиза немного склоняет голову.
— Ладно.
Мауро выходит из дома. Снимает цепь со скутера и складывает её в отделение под сиденьем. Он едет на всей скорости, даже не одев шлем. Наконец, съезжает с дороги и ускоряется в открытом поле. Потом, объехав пробку и попав на трассу Казилина, он останавливается. Глушит мотор и достаёт сигареты из кармана. Зажигает одну. Закуривает, нервный. Позади, между арками старого римского акведука, невзрачный закат начинает уступать ночным звёздам. Вдруг у него появляется идея. Он достаёт из заднего кармана джинсов свою Нокию, купленную на eBay. Ищет номер. Звонит ей.
— Привет, Паола, занята?
— Нет, нет, только что поужинала. Что произошло, что с тобой? Ты мне кажешься странным. Поссорился с родителями?
— Ещё бы! Я хочу немного поболтать с тобой, — и он объясняет ей всю чушь: что он ел, что сделал, когда вышел из дома. — А ты мне так и не рассказала, как прошли пробы.
— Знаешь, одна моя подруга, которая там работает, сказала мне, что шансы есть.
— Я же говорил. Вот увидишь, они выберут тебя. К тому же, там было столько выскочек. Ты была лучшая, говорю тебе. И вовсе не потому, что ты моя девушка.