ПростиТурция, или Восток - дело темное
Шрифт:
— Ох, Ёлочка, что ж ты на уроках географии-то делала? — горестно вздохнул Саша.
— Спала. Или записки мальчикам про любовь писала. Я уже в те годы догадывалась, что беззащитное человечество будет спасено Интернетом и навигаторами!
— Курды — крупнейшее национальное меньшинство, их около сорока миллионов человек, — с профессорским видом принялся вещать местный житель Яман. — Древняя нация — но при этом своей государственной территории не имеют. Представители этой национальности живут по всему миру, но больше всего их в Турции — около двадцати двух миллионов. У нас их иногда называют «горными турками». А еще они очень большая головная боль для нашего государства. —
— Вот, смотрите.
Оказывается, пока Яман договаривал свой монолог, Женька достал из кармана ручку и на клочке бумаги быстро что-то нарисовал. И сейчас выложил перед всеми свой рисунок — нечто, отдаленно смахивающее на зубастый полумесяц.
— Вот что было на том клинке, каким у меня махали перед носом.
Элка знала, что маленький телохранитель хорошо рисует. Знала также, что память у обоих бодигардов тренированная. Не знала она другое — что Женька запомнил узор на клинке.
— Замечательно, — сказал Александр. — Только кто нам расскажет, какому курдскому роду эта красота принадлежит?
— Я знаю, кто, — вдруг заявил Яман и вытянул указующий перст…
Глава 38
Все четверо смотрели на азартного малолетнего уборщика, а он, уже очухавшийся после оплеухи Александра, — на них.
— Угадайте с трех раз, кто он по национальности? — Яман хитро прищурил глаз.
— Неужели? — проговорила Элка.
— Вот именно, — торжествующе произнес переводчик. — Натуральный курд. Я это сразу, едва его увидел, заподозрил, а потом по выговору понял. Я с ним как-то переговорил. Его семья перебралась в курортные края совсем недавно. А до этого они жили далеко отсюда, в горах. Накопили деньжат, переехали в цивилизованные края. Не в последнюю очередь за тем, чтобы его вот, дурачка этого, в люди вывести. Чтобы он не наркотики по тропам таскал, а зарабатывал на жизнь честным трудом. Потом и учиться хотели определить. А мы его сейчас в тюрьму сдадим — и ничего он не добьется, ни в какие люди уже не выйдет. И родня его очень и очень расстроится, так сильно расстроится, что ай-ай…
— Мысль понятна. — Александр забарабанил пальцами по столу. — За то, чтобы мы его не сдали турецким ментам, он готов будет рассказать все, что знает. А если вдобавок пообещать часть тех денег, на которые он облапошил Стива, готов будет лично провести куда надо. Если же он не знает ничего, вызываем сюда его родню. И
— Если они все не испугаются, — мрачно заметил Женька. — Он и его родня. Коли что-то станет известно, убьют его. Как барана. Все тем же ножичком по хрупкому юношескому горлышку.
— Может, и испугаются, — не стал спорить Саша. — А может, и нет. Однако попробовать-то можно было бы. Тем более кое-кто здесь обучен тактике ведения допросов. Кое-кого на совесть учили всем этим премудростям. Учителя, к слову, были знатные, старой кагэбэшной школы, знавшие толк в умении развязывать любые языки умелой комбинацией кнутов и пряников. Только все это чистая теория, мы этого делать все равно не будем…
И посмотрел на нее. А следом Женя и Яман повернули головы в ее сторону. Ну вот чего они все так на нее уставились, а? Вот чего они вообще хотят от нее услышать? Трое здоровых мужиков, которые знают, что где-то в этой стране умирает от ужаса, боли и унижения совсем еще молодая девчонка. Знают, с кем она сейчас. Но не могут ей помочь. Не могут и не будут.
Элке было тошно-тошно. Осознавать, что вот сейчас, в данную минуту, она одним словом решает судьбу человека, — это очень тяжело.
Блин, давайте же будем до конца откровенными! Нельзя уже Машке помочь, ничем нельзя! На самом деле, не тащиться же невесть куда, в какое-то горное поселение абсолютно чужой страны! Даже если Машка еще каким-то чудом до сих пор жива — она все равно уже прошла через столько рук… унижений… И не стоит врать самим себе: шансов спасти ее уже нет. Даже если бы случилось чудо и они смогли бы вытащить ее из этого ада — это будет не та, не прежняя Маша, первая красавица института и избалованная кокетка. Это будет говорящий кусок мяса. Человек с навсегда убитой психикой. Даже если она жива, то уже сошла с ума среди диких людей, которые используют ее так, что даже представить жутко!
Да, но ведь та, другая Маша, она же прошла через все эти круги ада. И тем не менее ее отправили в лечебницу, врачи говорят, что результаты реабилитации будут весьма успешными? Вдруг ее еще можно забрать, вывезти из этого ада? Она сидит сейчас там, молится о том, чтобы это все закончилось, а они соберут чемоданы и поедут в богатую благополучную Москву. И будут жить. Ходить по ресторанам. Смотреть кино. А она там сдохнет. И ее даже хоронить не будут — ее выкинут, как протухшее мясо…
Страшно. Страшно понимать, что ничего нельзя сделать. Ни-че-го-шень-ки. Гребаный здравый смысл…
— Все, дорогие мои, хватит уже заседать, всем по кроватям. Этого, — Элка ткнула пальцем в уборщика, — в подвал до завтра, только кляп ему вставьте, чтобы спать не мешал. Стива пока не убивайте, он нас еще завтраком накормить должен. Мы его на родине задушим, когда замену найдем. Яман, мы ждем тебя завтра часов в восемь утра. Мы проснемся, соберемся, мальчонку куда надо сдадим, и ты нас в аэропорт проводишь. А сейчас все по кроватям — если кто-то не в курсе, мы с Женькой сегодня дофигища километров и часов за рулем провели. Все, не обсуждается.
Она сурово обвела всех уставшим взглядом, развернулась и ушла из кухни…
Ого, это ж надо, как она устала! Элка выползла из ванной комнаты в совершенно сомнамбулическом состоянии — ноги не слушались, глаза просто не открывались. Даже устроенный под конец водных процедур ледяной душ не помог — организм спал на ходу.
Внизу, в гостиной, раздавались какие-то приглушенные звуки.
— Саш, чего там за возня? — Наклонившись через деревянные перила, Ёлка попыталась посмотреть, что там такое происходит.