Просто люби жизнь
Шрифт:
Я знаю, что в монастыре нас ждет вкусный бесплатный ужин, но когда мужчина предлагает: «Может, возьмем пиццу?» – я киваю. Не хочу ни с кем его делить. Не хочу ничего объяснять или вести светскую беседу. Фарида права, это отвлекает от главного события, которым сейчас является Голландец.
Он паркует машину в пустынном квартале города с тенистыми площадями и полупустыми улицами, на которые выходят деревянные двери.
– Вчера нашел продавца пиццы, – объясняет он, ведя меня за собой. – Это не ресторан, это просто парень в палатке… Ничего?
– Отлично.
Мы делаем несколько шагов по переулку. Может быть, десять. А потом, в одно мгновение, все меняется. Из ниоткуда на нашем пути появляются два подростка. Худые и загорелые, как парни, с которыми Голландец играл в футбол, но совсем не похожие на них. Эти – злобные, они наседают на Голландца и агрессивно говорят что-то по-итальянски. Они что, пьяны? Под кайфом? Что им нужно?
Я пытаюсь осознать то, что вижу, и моему мозгу требуется вечность, чтобы понять истину: это проблема. Реальная проблема. За три секунды мое сердце из спокойного становится перепуганным. Голландец пытается провести меня мимо парней, он пытается быть дружелюбным, но они не хотят… Они злятся… Почему? Я даже не могу… Что…
И вдруг – нет, нет, пожалуйста, Боже, нет – один из них полез в карман куртки, и я с замиранием сердца замечаю металлический блеск ножа.
Время остановилось. Нож. Нож. Нас зарежут, прямо здесь, прямо сейчас, в этом глухом переулке, а я даже пошевелиться не могу. Не могу издать ни единого звука. Застыла в полнейшем ужасе, как мумифицированное, окаменевшее существо из ледникового периода…
Подождите, что это? Что это такое? Что происходит?
На моих глазах Голландец выворачивает руку парню с ножом, выкручивает ее каким-то эффективным отработанным приемом и каким-то образом отбирает у него нож. Как он это сделал? Как?
Все время он кричит: «Беги, беги!» – и я вдруг понимаю, что он обращается ко мне. Он хочет, чтобы я убежала.
Но прежде чем я успеваю убежать, это делают подростки. Они убегают прочь, вверх по переулку, и сворачивают за угол.
Потрясенная, я прижимаюсь к Голландцу. Прошло всего около тридцати секунд с тех пор, как мы завернули за угол, но я чувствую себя так, будто мир остановился, а теперь снова сдвинулся с места.
Голландец очень тяжело дышит, но просто спрашивает:
– Ты в порядке? – А затем добавляет: – Надо вернуться к машине. У них могут появиться какие-нибудь глупые идеи насчет возвращения.
– Как… как ты это сделал? – лепечу я, когда мы идем по улице, и Голландец бросает на меня удивленный взгляд.
– Что?
– Забрал у них нож!
– Я этому учился, – говорит Голландец, пожимая плечами. – Каждый должен учиться. И тебе стоит научиться. Это элементарная безопасность. Я живу в большом городе… – Он замолкает. – Верно. Извини. Никаких личных данных.
– Не думаю, что сейчас это так важно, – говорю я со смехом, который опасно
– Ария! – Голландец выглядит потрясенным и останавливается, чтобы прижать меня к себе. – Все в порядке, – тихо произносит он. – Все кончено.
– Я знаю, – говорю я, прижимаясь к твердой груди. – Прости. Я в порядке. Слишком остро реагирую.
– Неправда, – твердо говорит Голландец. – Любой был бы потрясен. Но я думаю, нам надо идти, – добавляет он, крепче сжимая мою руку, и мы идем дальше. – Успокойся. Я здесь, я с тобой.
Его голос успокаивает мои расшатанные нервы и укрепляет дрожащие ноги. Мы идем, и по дороге он начинает зачитывать все дорожные знаки, специально коверкая слова, заставляя меня смеяться. Потом мы садимся в машину, едем обратно по прибрежной дороге, жуем пиццу, купленную у другого продавца, и мне уже кажется, что всего этого никогда и не было. За исключением того, что каждый раз, когда я смотрю на него, мое сердце все больше тает.
Он спас мне жизнь. Он темпераментный и любит собак, и мы вместе прыгали со скалы, и он спас мне жизнь.
Мы оставляем машину в арендованном гараже, затем проходим около ста футов до монастыря и входим внутрь через массивную деревянную дверь. Внутренний дворик у входа пуст, и я останавливаюсь, оглядывая спокойный, освещенный свечами монастырь. Это как другой мир по сравнению с тем, в котором мы были. Ласточки кружат на фоне синего неба, и я чувствую запах вербены в воздухе.
– Отличный денек, – с кривой усмешкой говорит Голландец. – Ты приехала сюда для мирного писательского уединения, а вместо этого получила адреналиновые американские горки. Сердце еще колотится?
– Ага, – с улыбкой киваю я.
Мое сердце бешено колотится. Но уже не по этой причине. Этим вечером оно грохочет из-за нас.
Весь день я предвкушала: сегодня вечером… сегодня вечером… может быть, сегодня вечером… И вот мы здесь. Вдвоем. В безграничной итальянской ночи.
Когда я снова встречаюсь с ним взглядом, моя грудь сжимается от желания. Это вожделение почти болезненно. Потому что мы еще не закончили. Мы еще так много не закончили. Я до сих пор чувствую его губы, его руки, его волосы, вплетенные в мои пальцы. Моя кожа жаждет его. Все мое естество жаждет его.
– Нет смысла присоединяться к остальным, – говорит Голландец, как будто читая мои мысли, и его пальцы касаются моих.
– Нет.
– Моя комната в конце коридора, – добавляет он. – Вроде как уединение.
– Звучит здорово, – говорю я, пытаясь сдержать в голосе дрожь. – Могу я… взглянуть на нее?
– Конечно. Почему бы и нет?
Без лишних слов мы поворачиваемся и идем по коридору, наши шаги синхронны, кончики пальцев соприкасаются. У меня сбивается дыхание. Я почти умираю от желания. Но каким-то образом мне удается переставлять ноги как нормальному человеку.