Просто солги
Шрифт:
Джо никогда не отличался деликатностью или тактичностью: он мог запросто выйти на нужную тему, добиться от меня необходимых ему слов. Он победитель по своей сути.
— Теперь куришь? — Я приподнимаю брови, а он лишь усмехается.
— Я всегда курил, Кесси, просто щадил твои нежные чувства. Так как у тебя?
— Сегодня я получила еще одно…
— Письмо?
— Почти. Телеграмму.
Дым от его сигарет попадает мне в нос, и я едва
— И как? — как ни в чем не бывало интересуется он.
— Что, "и как"? — не понимаю.
— Страшно?
— Ты знаешь, — неопределенно огрызаюсь я. Потому что сама не знаю, страшно ли мне. А если и страшно, то за кого?
Джо отряхивает пепел и вновь напряженно затягивается. Я уже начинаю жалеть, что вообще согласилась прийти к нему.
— Прости меня, Кесси, — внезапно шепчет он. Думает, что я не услышу, но я не такая — я улавливаю каждое колебание воздуха, и он, возможно, это знает.
— Не стоит. Это нормально, что ты так отреагировал. В конце концов, не каждый день встретишь такую истеричку. — Я пытаюсь перевести все в шутку, но у меня не получается — на последнем слове ломается голос.
Он не подает признаков того, что расслышал мою неумелую отговорку, и ему — наверное — почти стыдно. Как мне: стыдно, но только почти. Мне стыдно за пролитые реки слез (и непролитые тоже), за то, что он увидел меня слабой (а ведь меня прежде никто не видел слабой). И все же это создало между нами какую-то общую тайну, то, о чем знают только я и он. Знают, что Кесси на самом деле слабая. После всего произошедшего я чувствую даже что-то вроде облегчения, как будто скинула с плеч слишком тяжелую ношу.
— Ты странная, Кесси. — Он вылавливает из нагрудного кармана еще одну сигарету и лениво прикуривает. — Когда мне поручили найти тебя, я почти был уверен, что ты какая-нибудь чокнутая. Ну, подумай, гиперчувствительность и все такое… Любой на твоем месте станет чокнутым. Чувствовать, слышать, что происходит вокруг тебя до последней мелочи. Я бы свихнулся. И когда мы гнались за тобой и твоим дружком, я про себя подумал: "Этот малый, наверное, сам псих, что спасает эту умалишенную". А потом, после того, как ты самовольно открыла мне дверь и пошла за мной, просто поверив, я подумал, что ты действительно ненормальная. Но сейчас… — Его голос хрипит, а сам он поднимает глаза в потолок (лишь бы не смотреть на меня) и начинает прожигать на потолке невидимые дыры. Я боюсь пошевелиться, потому что не верю, что это он — Джо — может рассказывать мне о своих мыслях. — …Кесси, сначала я думал, что то, что чувствовал, это была жалость. Слепая сиротка, уволили с работы, написали про каждый прыщик в досье, приставили личного телохранителя, потому что боялись, что их драгоценный наркодетектор будет использован как-то неправильно…
— Подожди, — перебиваю я. Дыхание перехватывает, в животе закручивается тугой узел, а сердце начинает биться в тысячу раз быстрее, наверное, чтобы, прилившись к голове, кровь не дала бы мне возможность услышать. — Что ты сказал?
— Про наркодетектор? — Он ухмыляется, но по-прежнему не рискует посмотреть в мою сторону.
— Нет, про телохранителя.
— А это так важно сейчас? — Его брови вопросительно сдвигаются, и я слышу, как он еле слышно ругается — он даже не заметил, как сигарета опалила ему пальцы.
И, возможно, он прав. Возможно, сейчас это действительно не важно.
22. "Поверх кружевной ночной рубашки — его белая грубая футболка. Потому что скоро осень"
Поверх кружевной ночной рубашки — его белая грубая футболка. Потому что скоро осень. Потому что уже почти осень.
Поверх прежних лживых мыслей — новые, но такие же лживые. Потому что люди не меняются. Потому что это только видимость, когда я думаю, что что-то действительно становится по-другому.
Поверх его теплой, почти горячей тяжело вздымающейся груди — мое тело (тонкое, холодное, — ему в противоположность). Потому что я снова не выдержала. Снова сломалась.
Не знаю, что сказал бы на это Ким, если бы увидел меня с ним в постели. Если бы вообще увидел меня в доме с синими окнами.
…
— Ненавижу тебя, — шепчу.
— Я знаю. — Он отвечает так, как будто действительно знает.
И полностью противореча собственным словам, я лишь сильнее вжимаюсь в него, льну, как будто хочу слиться с ним, стать сплошным, неразделимым целым. Возможно, потому что он теплый, я бы даже сказала, обжигающий. И это он — Джо — мое личное искусственное солнце в этом мире.
Проблема в том, что он в курсе. Знает, что я цепляюсь за него, как за последнюю спасительную соломинку. Знает, что я не могу одна, что мне все время кто-то нужен — Ким, Шон, Джо — кто именно — не имеет значения. Проблема в том, что он просто знает.
— Вы нашли еще одного чувствительного? — тихо интересуюсь я и даже чувствую легкое угрызение совести где-то в районе пяток. — Ну… вместо меня?
Джо не спешит отвечать, как будто прикидывает в голове, стоит ли мне сообщать. Видимо, решил, что не стоит.
— Меня на самом деле зовут Джо, — вместо ответа бормочет он, и я чувствую, что он улыбается.
Я переворачиваюсь на грудь и пристально смотрю ему в глаза — пытаюсь угадать, в какой именно момент он меня обманул. Но его взгляд, как и улыбка, по-прежнему неповторимо статичны, неповторимо опасны. Он тоже смотрит на меня — наверное, пытается угадать, в какой именно момент я ему не поверила. Замкнутый круг, чертово колесо.
Я сжимаю губы и несколько мгновений подбираю нужные слова, а затем выпаливаю резко, внезапно:
— Не верю тебе.
— И правильно, — хмыкает он, безумно довольный, что ему удалось одновременно обвести меня вокруг пальца и не ответить на так долго мучивший меня вопрос.
Не в силах больше выдерживать на себе его хищный взгляд, я рывком поднимаюсь с кровати (кровати, впитавшей тысячи запахов других таких же женских тел) и, точно умелый фокусник, мгновенно обернувшись в тонкую простыню, я непринужденным шагом направляюсь в сторону ванной. Только чувствую, как он сверлит вслед мою спину своим опасным взглядом.