Просто жизнь
Шрифт:
— А что глаза? — отозвался старик, продолжая свое занятие. — Я, чай, не на белку охотиться собрался, а сторожить. Огонь-то уж как-нибудь разгляжу.
— Оно, конечно.
— Да и внучка у меня приехала. Слава богу, поесть-попить приносит. А ты что, опять на это место метишь?
— Что вы, дедушка! — возразил Андрей. — Я просто посмотреть пришел — соскучился.
— Смотри, не жалко. У всякого человека свое место на земле должно быть. Я вот, сказать тебе, половину света исколесил. И в Сибири был, и на Карпатах, и по морям-океанам плавал, в жарких странах довелось
После этого старик замолчал. Разжег камин, поставил кипятить воду, сел чистить картошку и ни малейшего интереса не проявил к гостю, словно бы его и не было. «Да, — подумал Андрей. — И здесь остались одни воспоминания. Посторонний, чужой, всего лишь один из проходящих, каких здесь, действительно, бывает много». И сразу потускнела прелесть горных далей. Каким-то холодом повеяло от них.
Андрей попрощался со стариком и стал спускаться вниз. Уже в городе вдруг подумал: «Не зайти ли к Нине Петровне?» Повернул на улицу, где жила Орлова. Разыскал дом: трехоконный, опалубленный, под железной крышей. Двор огорожен наглухо — добротные тесовые ворота с резными украшениями, маленькая калитка со звонкой щеколдой. Ого! Сюда просто не попадешь! Перед окнами садик — сирень, вишня, цветы.
Тронул щеколду — закрыто. Постучал. Никто не отозвался. Еще. Из соседнего двора выглянула женщина:
— В огороде хозяйка. Стучите сильнее.
Постучал так, что зазвенело кругом. Услышал со двора:
— Сейчас, сейчас!
Открыла сама Нина Петровна, отпрянула от радости, позвала:
— Заходи, заходи!
Переступил через подворотню, калитка захлопнулась. Двор узенький, мрачный, с задней стороны над ним нависла крыша амбара. Тоскливо заныло под ложечкой. Задрал голову, посмотрел на небо — голубынь, простор. А здесь прямоугольная коробка. Что если не выберешься из нее?
У Нины Петровны руки были в земле — полола она, что ли. Волосы прибраны небрежно, косынка съехала на затылок. Кофточка на плече рваная. На ногах старые галоши. Упругие икры ног тоже в земляной пыли. Очень домашний вид был у Нины Петровны. И ему почему-то это не понравилось. Да! Только что, как птица, стоял под самыми облаками, на горе, и сразу попал в эту коробку. Может, поэтому испортилось настроение?
Нина Петровна привела себя в порядок, зазвала в горницу. Уютно. Тюлевые занавески, цветы на окнах. На комоде зеркало и безделушки — разные слоники, волчата, белочки.
Нина Петровна что-то говорила, кажется, объясняла, что Бориска с приятелями ушел на рыбалку, а мать вздумала навестить какую-то родственницу. Ну и хорошо! Мысли крутились вокруг другого. Вот это дом! Крепость! И небо кажется с овчинку: ровно столько, сколько видел сейчас со двора. Не больше.
Мысли лихорадили. Ловил на себе ее взгляд, екало сердце — снова его тянуло к ней. Да, Нина Петровна все-таки очень обаятельная женщина, может увлечь, подчинить себе, затворив в эту крепость…
За чаем выспрашивала о житье-бытье, о здоровье, о планах. Отвечал односложно, прятал
Нет, надо ехать в совхоз, к своим друзьям. Жизнь там бурная, душа нараспашку — все на виду. У всех одна забота, одно дело. Потому все в поселке — твои лучшие друзья. И Дуся там. Даже пытался представить: Дуся и эта крепость. Невозможно! Они исключают друг друга.
Ехать! В совхозе можно поправиться, набраться сил. Найдут и ему дело, пусть сначала легкое. Зато у него интересы будут со всеми одни. Сразу полегчает, утихомирится душа. А главное — там Дуся… Родная, дороже всех на свете…
Сборы были недолги. Его никто не удерживал, и объяснять причину отъезда ее было необходимости. Ее поняли все: и Василий, и его жена, и Демид.
В один из июльских погожих дней Андрей Синилов со своим неизменным чемоданчиком сошел с пассажирского поезда на маленькой станции. Впервые попал сюда в ту памятную зимнюю лютую пору с друзьями-целинниками.
Кое-что изменилось на станции с тех времен. Рядом с желтым станционным домиком, у которого под окном кудрявилась черемуха, выросло продолговатое серое здание, напоминавшее барак: построили временный зал ожидания. К строю мазаных домиков, что раскидались за грейдером, прибавились новенькие, сборные, из теса.
Андрей, опустив чемоданчик на землю, гадал, что предпринять. Подошел железнодорожник и осведомился:
— В совхоз?
— Туда бы надо, — ответил Андрей, — а пешедралом неохота.
— Ты обожди малость. Скоро будет московский поезд. Так к этому поезду машина придет. Она всегда ходит.
— Здорово было бы! Спасибо! Я уж не знал, что и делать.
— Я сразу догадался, что ты в совхоз, у нас тут часто приезжают. Новичок?
— Не совсем.
— Бывали?
— Давно.
— Понятно, — произнес железнодорожник, и в голосе послышалась насмешка. После того, как железнодорожник отошел, Андрей догадался: тот, видимо, принял его за перелетную птицу. Удрал, подумал, наверно, железнодорожник, когда в совхозе было худо, а теперь прослышал, что в совхозе стало лучше, вот и прилетел. «Черт с ним, — обиделся Андрей, — не побегу же я доказывать, кто я такой и почему еду в совхоз?»
Машину ждал долго, потерял уже надежду на ее появление. И вдруг увидел на горизонте пыль — едет, наконец! В кузове тряслись две женщины и мужчина. Шофер развернулся возле домиков, остановился и, выскочив из кабины, крикнул бойко:
— Слезай, приехали!
Женщины, по очереди поддерживая друг друга, вылезли из кузова, но узлы снять не смогли. Шофер рассмеялся, ловко вскочил на скат и выбросил узлы:
— Держите, бабоньки, а то увезу!
Мужик слез с противоположной стороны. Сначала его не было видно. А когда он побрел к бараку, Андрей догадался, что парень изрядно пьян: идет покачиваясь, внушительный чемодан притягивает к земле. Что-то знакомое почудилось Андрею в его походке: «Неужели Семен?» Андрей приблизился к шоферу.