Просто жизнь
Шрифт:
«Пахом» снял с «крестного» деда валеночки, а тому предложил старые разбитые лапти, сам надел валенки с галошами — правый на левую, а левый на правую ногу. Кто-то помог ему натянуть вывороченный тулуп, подложив под спину тряпье, чтобы вышел горб позаметнее, «поболе». Нахлобучили «Пахомушке» сразу три драных шапки, подвели сажей глаза, усы, привязали бороду из мочала и снова вставили в рот щепку-«зуб» подлиннее. Не узнать было теперь в уродливом чудище рыжего веселого мужика.
«Пахомиху» тоже разукрасили, щеки ее измазали сажей, она поигрывала глазами и всем телом, кокетничала вовсю.
«Шаферы» и «шаферицы» нацепили бантики на грудь да на драные шапки, и представление началось. Вернее, не было почти никакого перехода от подготовки к самому действию, только поотчетливее стал проявляться сюжет.
Старушка, сидевшая рядом с профессором, часто всплескивала руками: «Охтеньки, смеху-то!» — и громко подсказывала: «К благословению таперича, Пахомушка, к благословению!»
А тот, вскочив верхом на сковородник, подергивая невидимой уздечкой, кривляясь и припрыгивая, потряхивая горбом, начал объезжать вокруг пня. Затем, подскочив к «родителям», которые сидели на грубо отесанных табуретках, пал перед ними на колени.
— Тятенька, благослови меня, я поезжаю жениться, — шепелявя и нелепо жестикулируя, прокричал он, не вынимая длинного «зуба» изо рта. «Отец» стукнул «сына» по горбу и развел руками: мол, куда тебе, уроду, жениться. «Мать» ласково погладила по трем драным шапкам, покачала головой: мол, глупый ты у меня, кто же дурачка в мужья возьмет. А тщедушный «отец» добавил пискляво:
— Женилка-то выросла? — И захохотал под общее одобрение.
«Пахомушка» кривлялся, все отвергал, почесывая голову, показывал, что нет у него вшей, выклянчивал, вымаливал благословение. Наконец «родители» перекрестили его, широко, размашисто.
И поскакал радостный «Пахомушка» по кругу выбирать себе невесту. То к старухе присядет на колени, то к молодушке вскочит и запоет заунывно, с повизгиванием:
Нива нова, пеньев нет, Хочу жениться, мочи нет. Выйду в поле, закричу: «Караул, жену хочу!»Он еще и покрепче слова выбирал под радостные взвизгивания «невест». Подъехал «Пахом» к старушке, что сидела рядом с профессором, присел к ней на колени и громким шепотом спросил:
— Девка, пойдешь за меня замуж?
Старушка вскрикнула кокетливо:
— Пойду! А чего делать-то будем?
«Пахомушка» обрадовался, поскакал на сковороднике с грохотом и притоптыванием к «матери», встал перед ней на колени, сообщил:
— Маменька, я невесту вызвал.
А «мать» недоверчиво покачала головой:
— Верно, та девка глупа, что сразу пошла за тебя, не бери ее.
«Пахомушка» вернулся к своей избраннице, задел рукой будто невзначай бороду профессора, подмигнул ему, а сам к бабке:
— Маменька сказала, что ты глупа.
«Невеста» рассердилась:
— Ты сам глуп, твоя
— Ты к другой, к другой сватайся, — кричали все.
И опять «Пахомушка» поехал за «невестой», напевая и привскакивая. Сценка повторилась несколько раз. Все отвергали бедного «Пахома». Не нравился «горб», не нравилось и то, что «жених» трясучий. Кто-то увидел вшей в его мочальной бороде, а самая старенькая «невеста» спросила с озорством и сомнением:
— А можешь ли ты быть мужиком-то ласковым да способным?
И так скакал «женишок», пока не дошла очередь до тетки Евдокии, которая после недолгих колебаний согласилась «выйти замуж». Счастливый «Пахом» стал всем показывать «невесту», спрашивая:
— Какова моя красавица? Что скажешь?
— Страшнее ведьмы твоя женка, — говорили одни. И разъяренный «Пахом» махал руками, колотил обидчика.
— Женка — ягодинка медовая! — хвалили другие под общий хохот. А «Пахом» снова набрасывался: похвала тоже ему была не по сердцу.
Люди хулят, а ты хвалишь! — кричал он, пришепетывая.
Третьи предпочитали ответы уклончивые:
— Ни хороша, ни худа невестушка твоя.
«Пахом» наконец успокоился, а «родители» его согласились на брак, дали свое благословение. Весь «поезд»: «Пахом», «Пахомиха», «родители», «крестные», «шаферы» и многие из тех, кто смотрел на представление, «поехали в церковь». «Пахомушка» и «Пахомиха» впереди, верхом на сковороднике поскакали к пню, на котором восседал дородный «поп» в рогоже. «Пахом» прихрамывал, подволакивал ногу, да споткнулся, упал вдруг, а на него навалилась грузная «молодуха», и весь «поезд» стал бухаться в кучу-малу с выкриками, смехом и визгом.
Долго не могли разобраться, а когда поднялись на Ноги, высвободился «Пахом», рыжая голова его оказалась без треухов, встрепанной, а сам он со сбившимся на бок «горбом» едва разогнулся, скривился, поглаживая ногу, и все снова стали над ним подшучивать, смеяться. Петр и профессор хохотали вместе со всеми. И только Илья был строг, даже не улыбался.
Ты чего это бирюком сидишь? Неужели не нравится? Это прекрасно, когда можно так над собой посмеяться, — сказал Петр. — Они как дети.
— Чего же тут смешного, — ответил Илья. — Нога у «Пахома» хромает по-настоящему, а они чуть не раздавили его.
И в самом деле, «Пахомушка» теперь еще больше стал прихрамывать на правую ногу, но все равно любой его жест вызывал взрыв смеха. Одна лишь «Пахомиха», кажется, поняла, в чем дело, погладила своего «жениха» по голове сочувственно и о чем-то спросила не для веселья. «Пахом» махнул рукой, натянув драные треухи, гикнул, свистнул, приглашая «невесту» на сковородник, подщелкнул «коня» мочальным кнутом, вызывая этим еще большую радость у всех.
Сидя верхом на сковороднике, «Пахомиха» высоко приподнимала зад, вихляя им, зазывно оттопыривала груди, увеличенные тряпками до размеров огромных арбузов. Они подпрыгивали, колотили «Пахома» по спине. Но вот «суженые» слезли с «коня», стали рядом на подостланную тряпку и оказались лицами в разные стороны друг от друга. «Пахом» повернулся спиной к «попу».