Простой советский спасатель 2
Шрифт:
Спустя полчаса я закончил набирать воду, поставил ведро на место, умылся и огляделся в поисках Анны Сергеевны и Манюни. Мелкую не обнаружил, а соседка возилась на летней кухне. Оттуда одуряюще пахло настоящим кубанским борщом. Я сглотнул голодную слюну и двинулся на под навес.
— Можно?
— Мой руки и садись, обедать будем.
— Спасибо за приглашение, — вздохнул я. — Да боюсь, на автобус не успею. А потом аж до вечера ждать. Я и правда с больницы удрал. Влетит по первое число…
Женщина кинула взгляд на пузатый будильник, стоящий на полке.
— Успеешь.
Я перестал
Анна Сергеевна поставила передо мной глубокую тарелку, до краев наполненную красным густым наваристым борщом. Некстати вспомнилось, как друзья-москвичи называют щи из кислой капусты и непонятную бледную субстанцию со свежей капустой борщом. Но раз попробовав теперь уже моего борщеца, приезжая в гости, просят сварить еще и еще.
Это как с булкой белого и буханкой и кирпичом. Неместным не понять, почему на Кубани обычный хлебный кирпичик называют булкой. В их понимание булка — это сдоба, а батон — это нарезная длинная булка.
Я нарезал домашний каравай большими ломтями, подождал, когда хозяйка усядется за стол, и принялся за еду.
— Приятного аппетита и спасибо за угощение, — поделал и поблагодарил от души и отправил первую ложку в рот.
От вкусноты аж зажмурился.
— Спасибо и взаимно.
Вот зуб даю, не местная Анна Сергеевна, пришлая, точно. Не говорят так местные в наших поселках, деревнях и станицах. Нету нашего мягкого «х» вместо «г», забавного «шо» да и других словечек. Не балакает, не гутарит, чисто говорит. Иногда, правда, что-то проскальзывает, но это, скорее, небольшое переопыление, чтобы влиться в среду, потому что живет здесь. А разговаривает как городская.
— Анна Сергеевна, — утолив первый год, обратился я. — Я у Федора Васильевича в доме фотографии нашел. Хочу с собой забрать, кое-что понять нужно. Вы, кстати случайно не знаете, почему он одни и те же места несколько раз снимал с разных ракурсов?
Женщина подняла на меня глаза. И вот вроде ничего не изменилось, ни одна жилка на лице не дрогнула, тогда почему у меня такое ощущение, что она смеется над моим вопросом?
— А сам как думаешь?
Я смотрел на нее и не знал, что ответить. Что если я ошибаюсь, и соседка ни о чем и таком знать не знает? Просто дружили по-соседски с довольно известным по району стариком, книгами наверняка обменивались, про кино всякое разговаривали?
«Три, большой государственный герб, средний и малый. Личный императорский, для цесаревича и так сказать общий малый», — в голове всплыла фраза библиотекарши про брелоки, и как хозяйка на них смотрели, и этот её вопрос про вторую безделушку. По любому что-то знает. Минуты две мы играли в гляделки, потом я отложил ложку и поднял руки, признавая поражение.
— Я думаю,
Еще слово и проболтался бы про подвал, отрытый в парке Калинина. И ладно бы, выкрутился, но я чуть не ляпнул про то, что его найдут только в будущем. Я усиленно кашлял, Анна Сергеевна молча опустошала тарелку.
— Водички?
— Нет, спасибо, — отрицательно затряс я головой. — Уже все.
— Что ты обнаружил на фотокарточке? Отчего так удивлен?
И снова раз и под дых практически. Ну, бабка, ну зараза!
— Так место там странное снято. В парке возле танцплощадки. Я вроде все места знаю в городе, где модно в подземелья попасть. А на фотках несколько точек, о которых не слышал. Вот и думаю, притянута моя догадка за уши и сильно притянута, — сказал, а сам вытаращился на Анну Сергеевну, боясь взмах ресниц пропустить или движение губ.
— Все верно ты понял, Алеша, — отодвигая тарелку и поднимаясь, чтобы положить второе, улыбнулась хозяйка. — Федор Васильевич многое знал о тайнах города. Что-то в силу возраста хранил в памяти и собирал для потомков, о чем-то догадывался и искал доказательства. В некоторых вещах лично принимал участие, в том числе был одним из тех, кто рисовал первую карту Энских подземелий.
— Не может этого быть! — выдохнул я возмущенно, решив, что соседка архивариуса надо мной решил подшутить.
— Что именно не может быть, Алеша? — поставив передо мной тарелку с наваристой гречневой кашей и гуляшом, уточнила хозяйка
— Ну… что сам рисовал. Это ж сколько ему лет? Судя по бумаге, которую мы нашли, она как минимум нарисована до революции. На столетнего старца Федор Васильевич никак не тянет. Не тянул, — исправился я и потянулся за тарелкой.
— До ста лет ему еще жить и жить… — Анна Сергеевна запнулась, прикрыла глаза на пару секунд. — Мог бы… Да вот видишь как все обернулось… Говорила ему, подожди, не торопись, успеешь. Так нет же, упрямый черт старый! — сердито смахнув непрошеную слезу, проворчала женщина. — Ты знаешь, к нему накануне того дня, когда он с лестницы упал, кто-то приходил. И как назло меня дома не было. И Власьевна умотала куда-то с внуком. А я потом пытала его, да так и не допыталась, кто был и что за срочность приключилась. А он оказывается давно про тебя все вызнал. Да все тянул, тянул, вот и дотянулся. Трудно мне, Лешеньк, поверить, что от сердца он помер-то, — вздохнула хозяйка. — Никогда он на него не жаловался. Точно знаешь, что инсульт? — уточнила, пытливо глядя в мои глаза.
— Точно, — кивнул я. — Девушка… моя, она студентка медицинского… это она распознала и кинулась врачей звать. Я спал, голова от удара просто раскалывалась. Мы с ним немного поговорили, познакомились. Он все про имя мое допытывался, точно ли я Лесаков Алексей Степанович. Ну а когда я в себя пришел и проснулся, Федор Васильевич отдыхал. Лена пришла и мы общались, а потом она вдруг говорит, что старик как-то не так лежит и лицо у него неправильное, ну и позвали медсестер, и вот…
Мы замолчали, каждый думая о своем.