Простые смертные

Митчелл Дэвид Стивен

Я вошел в гостиную следом за ней и одними губами спросил: «Джонни Пенхалигон?»; мама кивнула и вышла, затворив за собой дверь. Темная гостиная была освещена только мерцанием волшебных елочных огоньков, то ярко вспыхивавших, то почти затухавших. Телефонная трубка лежала в плетеном кресле. Я прижал ее к уху, слушая нервное дыхание Пенхалигона и мелодию из сериала «Твин Пикс», способную кого угодно ввести в транс, которая доносилась откуда-то из другого конца огромного Тридейво-хаус. Я медленно сосчитал про себя от десяти до нуля и только после этого воскликнул:

– Джонни!

Какая неожиданность! Извини, что заставил тебя ждать.

– Привет, Хьюго. Да, это я, Джонни. Привет. Как у тебя дела?

– Отлично. На полном ходу несусь навстречу Рождеству. А ты как?

– Вообще-то не очень, если честно. Да, Хьюго, не очень.

– Грустно это слышать. Я могу чем-нибудь помочь?

– Ну… не знаю. Это как-то… неудобно…

– Да ла-адно тебе! Давай говори.

– Ты помнишь вчерашний вечер у Жабы? Помнишь, что я выиграл уже больше четырех тысяч, когда ты сказал: «Вот это вечер!»

– Помню ли я? Да я, еще и часа не прошло, в пух и прах проигрался! А ты, наш пират Пензанса, значит, все время выигрывал?

– Да, и это было… какое-то безумие! Просто какие-то волшебные чары…

– Какие там чары! Четыре тысячи фунтов! Да ведь это больше стипендии за год!

– Ну да, это-то мне мозги немного и размягчило. Да нет, не немного, а очень даже сильно. Ну и еще глинтвейн… И я вдруг подумал: как фантастически здорово было бы не клянчить денег у мамы каждый раз, как я остаюсь с пустым карманом… В общем, когда ты ушел, карты сдавал Джусибио, и у меня сразу оказался флеш-рояль, пики, козырной валет. Я сыграл безупречно – изображал, будто просто блефую, а на самом деле у меня на руках полное дерьмо, – в итоге на столе было уже больше двух тысяч…

– Дьявол тебя задери, Джонни! Это же целая куча денег!

– Ну да. Только мы заранее договорились, что предел устанавливать не будем, и все трое только и делали, что повышали и повышали ставки, и никто не желал отступать. У Ринти оказалось всего две пары, а Брюс Клегг, увидев мой флеш, сказал: «Опять этот Пират нас обхитрил», но когда я уже потянул к себе денежки, он вдруг прибавил: «Если только у меня не… Ой, что это? Никак фул-хаус?» И у него действительно был фул-хаус. Три дамы, два туза. Мне бы нужно было сразу встать и уйти. Ну почему я сразу не ушел! У меня еще оставалось две тысячи, но две я уже проиграл. И все-таки я решил, что просто случайно ошибся, что все это ерунда, что если я буду держать себя в руках, то непременно отыграюсь. Как говорится, фортуна покровительствует смелым! Еще одна игра, и все повернется в другую сторону… Жаба пару раз все-таки спросил, не хочу ли я выйти из игры, но я… к этому времени уже… уже… – голос Пенхалигона явственно задрожал, – …проиграл десять тысяч.

– Ничего себе! Ну ты, Джонни, даешь.

– В общем, мы продолжили игру, и я все время проигрывал, а потом никак не мог понять, почему это среди ночи звонят колокола Королевского колледжа, но тут Жаба раздернул шторы, и оказалось, что уже день, и Жаба сказал, что закрывает казино на все праздники, и предложил нам яичницу. Но есть мне не хотелось…

– Ты же сперва выиграл, – утешал его я, – а потом проиграл. В покер всегда так бывает.

– Нет, Хьюго, ты не понимаешь! Джусибио схватил какую-то железяку, а я… что-то вроде мясорубки, и тогда Жаба, чтобы нас остановить, написал на листке сумму, составлявшую мой долг. Это… – задушенный шепот, – …пятнадцать тысяч двести фунтов! Жаба, правда, сказал, что округлит ее до пятнадцати тысяч, однако…

– Твое благородство всегда пробуждало в Жабе самые лучшие чувства, – заверил я его, глядя сквозь синюю бархатную занавеску холодного оттенка темного индиго, на янтарное пятно света от уличного фонаря. – Он же понимает, что имеет дело не с каким-то прощелыгой, который считает, что если ему нечем платить, то он и не будет платить.

– В том-то и загвоздка, – вздохнул Пенхалигон.

Я сделал вид, что его слова меня озадачили:

– Если честно, Джонни, я как-то не совсем понимаю…

– Видишь ли, пятнадцать тысяч фунтов – это… действительно очень много. Да, черт побери, очень и очень много!

– Для такого простого в финансовом смысле человека, как я, это, конечно, сумма большая, но для старой корнуэльской аристократии пятнадцать тысяч – это, безусловно…

– Да у меня и на счете столько нет!

– А, понятно! Ничего. Послушай, я знаком с Жабой с того дня, как поступил в Кембридж, и, клянусь, тебе совершенно не о чем беспокоиться.

Пенхалигон издал какое-то хриплое, вымученное, но полное надежды карканье.

– П-правда?

– Ну, конечно. Жаба – классный мужик. Скажи ему, что на Рождество банки закрыты, и до Нового года ты никак не сможешь перевести ему эту сумму. Он же понимает, что слово Пенхалигона – это его долговое обязательство.

Ну, вот я и услышал то, что хотел:

– Но у меня нет этих пятнадцати тысяч фунтов!

Так, сделаем драматическую паузу, прибавим капельку смущения и щепотку недоверия:

– Ты хочешь сказать… что у тебя вообще нет денег?

– Ну… В настоящий момент. Если бы я мог уплатить этот долг, я бы уплатил, но сейчас…

– Джонни. Прекрати. Долг есть долг, Джонни. И потом, я же поручился за тебя. Перед Жабой. Я сказал: «Это же Пенхалигон!», и ему этого было достаточно. Больше и объяснять ничего не пришлось.

– То, что твои предки были адмиралами и ты живешь в аристократическом особняке, еще не делает тебя миллиардером! Кстати сказать, Тридейво-хаусом владеет банк «Куртард», а вовсе не мы!

– Ладно, ладно. Просто попроси твою мать выписать тебе чек.

– На уплату покерного долга? Ты что, спятил? Она совершенно точно мне откажет. Слушай, а не мог бы Жаба сделать так, чтобы, знаешь… эти пятнадцать тысяч…

– Нет, нет и нет! Жаба – человек дружелюбный, но деловой; для него вопрос бизнеса – это такой козырь, который побьет любые дружеские отношения. Пожалуйста, Джонни. Заплати.

– Но ведь это всего лишь покер, игра! Это же не… скрепленный юридически договор.