Просветленные рассказывают сказки. 9 уроков, чтобы избавиться от долгов и иллюзий и найти себя
Шрифт:
– Доброе утро, – сказал брат Пон, должно быть услышав, как я завозился. – Как спалось?
– Хорошо, – соврал я, ответив на приветствие.
– Тогда выходи, займемся делом, пока ты свеж и бодр.
Я не чувствовал себя ни свежим, ни бодрым и напоминал скорее дремотный набор находящегося в ступоре рассудка, слипающихся глаз, вялости во всем теле, ноющих мозолей и саднящей обгорелой макушки.
Но деваться было некуда, поэтому я облачился в антаравасаку, сделал утренние дела и вскоре сидел под тем же навесом, что и вчера, борясь с разрывающей пасть
– Вернемся к тому, на чем закончили вчера, – жизнерадостно объявил брат Пон. – К твоему «я», от которого тебе необходимо избавиться, если ты хочешь добиться освобождения.
– Но вы вроде говорили, что этого «я» не существует, – пробормотал я.
– Сложнее всего устранить то, чего не существует! – уверенно заявил монах. – Нельзя взорвать, нельзя закопать, нельзя в море утопить, и при этом оно всегда с тобой, висит на тебе и мешает, как отягченная гирями цепь.
Образ оказался живым, я почти ощутил на плечах холодную тяжесть металла и даже зевать перестал.
– Процесс это не быстрый, за один день все не сделать, – продолжил брат Пон. – Создавал ты эту штуку много лет, вкладывал время, силы, энергию, кропотливо трудился, так что обратный процесс потребует чего-то похожего. Начнем с разрушения опор. Абсолютных истин, на которые опирается твое эго, уверенное в собственном существовании. Вот, например, смотри… – он повел рукой, аккуратно огладил росток, протиснувшийся в щель между досками настила. – Это создание очень мягкое и слабое. Оторвать можно одним движением. Так?
– Ну да, – подтвердил я.
– Так сделай это.
Я протянул руку и дернул, стебель отломился с негромким хрустом, брызнул сок.
– Братьям меньше работы по борьбе с растениями, – брат Пон улыбнулся. – Слабое? Мягкое?
Я кивнул.
– Но оно способно прорасти сквозь асфальт, раскрошить и разрушить бетон, – сообщил монах. – Способен ли на это ты, могучий и сильный, сорвавший ее миг назад? Способен?
– Нет, – я все еще не понимал, к чему клонит брат Пон.
– Так сильный или слабый этот росток? – поинтересовался он.
Я почесал макушку и отдернул руку, поскольку скребанул ногтем солнечный ожог.
– В одном отношении она сильная, а в другом слабая… – начал я.
Я вновь кивнул, чувствуя себя автомобильным котом-игрушкой…
– Вот! В отношении! – провозгласил монах с таким видом, словно мы с ним только что доказали теорему Ферма. – Качества, которые мы приписываем этому объекту, являются относительными. И не только этому объекту, но любому, без исключений. Понимаешь?
Я вновь кивнул, чувствуя себя автомобильным котом-игрушкой, который мотает башкой в такт дорожным ухабам.
– Но почему тогда мы ведем себя так, словно все качества являются абсолютными? – поинтересовался брат Пон, и из леса за моей спиной донесся протяжный крик птицы. – Очисти сознание, успокой его, не придумывай лишнего. Постарайся увидеть свое отношение к тому, что ты держишь в руках… Какой он? Сильный, слабый? Все вместе?
Я закрыл глаза, постарался забыть обо всем: о недосыпе, о вчерашнем дне, о сидящем напротив монахе, о том, где я нахожусь, и что в Паттайе меня уже наверняка ищут (хотя я сказал, что уезжаю на неделю, но ведь не предупредил, что не буду отвечать на звонки и СМС)…
Стоп!
Я почти разозлился на себя за невозможность сосредоточиться, и в следующий момент у меня получилось: на кратчайший отрезок времени, две-три секунды, не осталось ничего, кроме зажатого в руке мягкого стебля и меня, этот стебель держащего и о нем думающего.
– Слабый, – сказал я с некоторым удивлением.
– Совершенно верно, – подтвердил брат Пон. – Оставь его. Вот другой предмет.
В руке у него оказался камень, серый, неровный, с кулак размером.
– Велик ли он? – спросил монах.
– Нет конечно.
– А если сравнить с этим? – и брат Пон посадил на камень черного муравья: тот поводил усиками, но убежать не стремился.
– То велик, – признал я.
– Прочен ли?
– Прочен, – вновь согласился я.
Брат Пон аккуратно снял муравья, уложил камень перед собой, а в руке у него оказались щепка и банка с водой.
– Куда прочнее, чем этот кусок древесины и тем более жидкость, – проговорил он. – Однако… – щепка вошла в щель на боку камня, булькнула полившаяся на нее вода, – несколько раз повторить процедуру, и камень разлетится на куски.
– Ну да, все опять относительно, – сказал я.
– Верно, – монах улыбнулся. – Но мы ведем себя так, словно объекты вокруг нас наделены некими абсолютными качествами, долговечностью или мимолетностью, красотой или уродством, крепостью или слабостью, размером или его отсутствием. Так? Вспомни. Я уже не говорю о таких совершенно субъективных определениях, как «вкусный» или «полезный», а ведь обычный человек считает абсолютными и их. Вспомни.
Я задумался.
Ну да, брат всегда удивлялся, когда меня не впечатляло его любимое мороженое, я же поражался, как ему могут нравиться такие неинтересные девушки – ни уму ни сердцу. Огромный и тяжелый внедорожник, само впечатление надежности – не больше спичечного коробка, если окажется на пути не успевшего затормозить трамвая, а тот ничтожен по сравнению с локомотивом; нефтяной танкер, чудовищная громадина, покажется крошечным рядом с каким-нибудь небоскребом Нью-Йорка или Эмиратов.
Голова у меня закружилась.
– Вот, хорошо, вижу, что осознал, – брат Пон удовлетворенно потер ладони. – Осознание это неприятное, поскольку абсолютные качества, которыми мы наделяем все вокруг, дают нам ощущение безопасности, именно из них состоит кольчуга, созданная твоим «я», чтобы ему не дай бог не пострадать, столкнувшись с реальностью. Тяжелая?
И вновь я ощутил холод металла на плечах, и на этот раз ощущение было неприятным, давящим. – Есть маленько, – признал я.
– Мы эту кольчугу расплетем, – сообщил монах. – Вернее, ты сам ее расплетешь. Начинай.