Просыпайся, любимый
Шрифт:
Я останавливаюсь… Мер описывает слишком подробно. Я всё ещё помню этот измученный дух Кристины и сдерживаю слезы. Мне хочется закрыть этот чертов дневник.
Часы Вердера. Он положил их рядом с ней, умирающей, хрипящей от боли и сорванного голоса. Он положил свои наручные часы, чтобы она чувствовала каждую секунду оставшейся жизни, за то, что она любила Рафаэля. Мер был в ужасе. Хотел уйти, но Эльдора приказала ему смотреть. Мер вспоминает только слюнявую тухлую пасть огромного цербера. Потом они послали её сердце Рафаэлю письмо от имени Кристины.
“Вторым подопытным стал слабый адский демон,
Некромантка уже знала, что Рафаэля можно вымотать. Они наслали на него десять гигантских демонов хаоса на подъезде к Жерреду. Огромных демонов, которые возвращались раз за разом, потому что теперь Эльдора ему не помогала. Рафаэль не мог уйти, не мог перестать биться. От леса и поля не осталось ничего, только выжженная черная земля, Стихия бушевала. А я мог только смотреть и трястись от страха, от боли и ужаса. И осознания того, что Рафаэль забрал у меня половину души, дал мне длинную жизнь, и через всю эту жизнь я буду нести это бремя.
Но его нужно было убить, чтобы Жерред мог жить спокойно. Демонов остановили, лишь когда он упал. Но всё ещё горел, всё ещё крепко сжимал свою катану, Рафаэль не привык сдаваться, и его гнала… боль. Я не знаю, что он испытал, когда увидел её сердце. Я знал только, что я сам себя проклял. Но всего-лишь человек, слабый маг Белого Древа. Что сделал с Рафаэлем демон, мне остается только гадать. Даже измученный долгой битвой он ещё был очень опасен. Поэтому… Эльдора послала к нему свою дочь Алору…”
— Твою мать! — выкрикиваю я в потолок.
Мою пра-бабушку? Рафаэль не убивает детей… Фон Стредос ужасны! Я не хочу носить эту фамилию. Как можно послать собственного ребенка?!
“Она дала ей стилет и отправила в поле к нему. Он её даже не сразу заметил, девочке было двенадцать лет… Она была низковата для своего возраста, выглядела даже младше. Но воспитана была Эльдорой и войной. Она всадила клинок ему в руку, едва он её подпустил. А я испугался, что он свернет ей шею, но он лишь отбросил её, отшатнулся. Наверняка уже плохо соображал. Только вот… стилет уже был полон его крови. А Рафаэль не знал, что они с этой кровью сделают.”
“Остаток дней они изводили его, не позволяли отдыхать. Давали короткую передышку, выслеживали, а потом опять нападали хаосом. Иногда Вердер довольно сообщал, что Рафаэль порой просто давал себя рвать. Но не убить его всё равно не получалось, он отбивался в конечном итоге и сбегал. Они пытались его поймать, сковать, но не выходило.”
Мой Рафаэль сдался, устал, но умирать всё равно не желал. Он мог просто уснуть, мог заглушить демона как тогда со мной. Но не сдавался. Давал порой слабину, но брал себя в руки. Мне больно читать это, больно за него. Только ему не нужна моя жалость теперь… Сжимаю дневник слуги в дрожащих руках и думаю, что и я ему тоже не нужна.
“В конечном итоге они позвали его на переговоры, туда же, где забрали его кровь. На выжженную битвой землю. И он пришел. Это был призрак моего прежнего хозяина.
Меня всегда держали так, чтобы он меня не видел, но чтобы видел я. Переговоров не было. Вердер просто предложил ему жизнь, соглал что устал, что Академия устала, что пора всё это прекратить. Но что мой хозяин изошел на такой дикий смех… на жуткий смех, безумный, сумасшедший. Я вообще не слышал, чтобы он раньше смеялся… И я понял, что он сошел с ума, обезумел. Прежнего Рафаэля больше не было. Вердер, Академия, некроманты - они и правда его уничтожили.
А потом Эльдора показала ему Кристину. Мертвую, но с живой душой внутри. Уже тогда я знал… что это конец.
Чудовище обнимало мою мертвую Кристину. Мою мертвую любовь, к которой я, с половиной души, даже не мог испытать сильных чувств. Лишь ощущал блеклое… забытое, фантомное чувство. И он поцеловал эту мертвую женщину, чья кожа была отравлена ядом, сделанным из его крови. Но прежде чем умереть, он сжег её тело полностью, до пепла. А ветер разнес его по черному полю. Сжег её… сжег мою Кристину.”
Я трогаю собственные губы. Поцеловал… Вердер и моя мать в первую же ночь очень странно на меня смотрели. Не знаю, почему я вдруг думаю на себя. Не знаю, но… Урсула ведь сама меня к нему послала. А теперь у них есть его кровь. Мне ни в коем случае нельзя встречаться с матерью… Теперь я вдруг с ужасом понимаю, почему мне не говорили, как убили Рафаэля. Неужели, мать пыталась использовать меня как мертвую Кристину?! Но сейчас я точно не отравлена ничем, я бы узнала, почувствовала.
Мне становится жутко. Моя мать со мной так не поступит. Иначе она мне не мать.
Дальше в дневник вклеены страницы из другой бумаги. Они помятые, их будто повело от воды. Кое-где чернила растеклись. Кое-где черные пятна от земли. На этом месте я впервые открыла дневник. Я боюсь читать.
“Кристина умерла за два часа и двадцать три минуты. Мой хозяин, мой… бывший хозяин умирает уже третий час. Я больше не могу это слушать. Я замерз, на этом кладбище не скрыться от ветра. Они завязали ему рот, потому что Вердеру надоело слушать, как Рафаэль кричит от боли… Он очень быстро ослабел, как только яд взялся за свое. Первый час хозяин сдерживался, но потом остаток воли его покинул. Он всё ещё дергается, борется за жизнь. Кристина тоже боролась. Вердер и Эльдора выбирают вино. Их стол с алкоголем и сыром стоит прямо на кладбище, они празднуют под стоны боли, которая разрывает Рафаэля. Он со связанными за спиной руками, с завязанными ртом, лежит в грязи рядом с собственной могилой, которую вырыл я. Я молчу, боюсь, что он меня услышит, не хочу, чтобы он меня узнал.
…
Эльдора пыталась перерезать ему горло, но демон его исцелил. Эта адская душа, которая спасала ему жизнь - сейчас продлевает его мучения. Не понимаю, почему он не отпустит демона. Возможно я чего-то не знаю. Вердер радуется возвращению Стихии, она вернулась почти сразу как Рафаэля отравили. Эльдора кажется вообще не умеет испытывать эмоций. Только следит за временем.
И часы. Опять эти часы. Зачем Вердер это делает? Он опять кладет свои наручные часы рядом с головой хозяина.