Против часовой
Шрифт:
Кроме двери в коридор, была и вторая – она выходила в сад, где стояли плетеные столик и пара стульев с подлокотниками. А на столике
– скромная вазочка со свежими неведомыми цветами. Наташа вышла в сад и уселась в кресло. Прямо над ее головой и перед ее глазами на ветках неведомых деревьев висели какие-то спеющие плоды, лимоны не лимоны, апельсины не апельсины. Наташа, воровато оглянувшись, сорвала один, ковырнула крепкую кожу – плод разломился с живым хрустом, и Наташе на пальцы пролился зеленоватый сладко-горький сок.
Прямо из этого садика можно было попасть на широкий белый песчаный пляж с небольшими летучими
Наташа думала о том, как это странно: не такие уж большие усилия по преподаванию русской истории позапрошлого века могут быть так вот чудесно конвертируемы и вознаграждены. В конце концов она потратила не великие суммы на такое вот неземное удовольствие. На родине за те же деньги можно снять лишь неуклюжий номер в ближнем Подмосковье с отсутствующей горячей водой, пахнущим вонючей дезинфекцией туалетом и неработающими розетками. К тому же в столовой тебя наверняка обхамят, потому что пузырек горчицы полагается один на пять столов.
А попросив себе дополнительный, ты навлечешь на себя шквал здорового гнева, после которого никак не запихнуть в рот голубцы из прошлогодней капусты… Наташа собралась было пофилософствовать на тему, отчего мы, коренные обитатели своей земли, не умеем пребывать на ней в свое удовольствие, отчего у нас повышается настроение только в случае, если мы испортим настроение окружающим согражданам? Обломаем им кайф, на дочернем языке… Но думать о далекой сейчас родине почему-то совсем не хотелось. Хотелось жить настоящим.
Тут Наташа вспомнила, что у нее в расписании курортной жизни как раз сейчас запланирован завтрак. После которого она выйдет в город – кажется, он называется Сан-Мигель – и купит купальник. В этом сезоне в моде закрытые, она прочитала в Cosmo. Но с голым животом. И хорошо, если на груди будет подложено чуть поролона. Пусть купальник будет василькового цвета, фантазировала Наташа. И две-три густо-синих вертикальных полосы. Именно вертикальных, тогда она будет казаться стройнее. Она станет стройнее, а потом нырнет в океан. У рифа Паланкар, что в проливе, отделяющем остров от материка, где, сказал ей Виктор, когда вез в аэропорт, можно разглядывать под водой прекрасных цветных рыб и куда не заплывают акулы. Да, и не забыть соломенную шляпу. И крем для загара. Хватит ей шести дней, чтобы приобрести этот золотистый оттенок кожи, которым всегда отливает ее первый дачный загар, когда поздним маем она сажает цветочную рассаду?
Наташа наметила себе эту программу, уже выйдя на тенистую застекленную веранду, где прямо из пола росли пальмы и где был накрыт шведский стол с огромным блюдом красно-оранжевых апельсинов посередине, сложенных пирамидой. Она нацелилась на хрустящий круассан, на персиковый джем, на половинку авокадо и на бразильский растворимый кофе. Никакого масла, никакой ветчины! Быть может, только чуть козьего сыра… Здесь было уютно, скатерти белоснежны, улыбчив коренастый пожилой метрдотель в черном, как у пастора, сюртуке, застегнутым под горло, – попик, подумала умиленная
Наташа, – и даже гул столовой не отвлекал от мечтаний. До тех пор, пока Наташа не поняла с некоторым даже ужасом, что вокруг нее звучит преимущественно русская речь.
Прочие постояльцы отеля были, возможно, немцы, возможно, французы, австрийцы или чехи, они ели свой завтрак неслышно, почти молча, лишь изредка тихо переговариваясь, и даже их маленькие дети вели себя вполне чинно, не мазали джемом скатерти, не протыкали ножами апельсины и не ползали под столами между чужих ног. Соотечественники же были, как сговорившись, бездетны и перекликались так громко, будто заблудились, пойдя по грибы. Кажется, иностранцев, несмотря на обилие детей, живет на белом свете все-таки много меньше, чем нас, русских, подумала Наташа… Не допив кофе, она сбежала в поселок.
Наташа решила отойти подальше от моря и от набережной с ресторанчиками и нарядными сувенирными киосками и, лишь когда обнаружила на веревках, протянутых поперек узкой улочки, непременное для простой мексиканской жизни, как она уже убедилась, разноцветное белье, умерила шаг и стала разглядывать витрины лавчонок. Такой ее вдруг обуял демократизм – быть может, из неосознанного протеста против буржуазности апартаментов Сольвейг и золотых аксессуаров
Виктора. Впрочем, Наташа ведь всегда оставалась провинциалкой.
В лавочках за ничтожные деньги продавались пляжные вещицы, грудились банки и тюбики с самыми разными кремами – для загара, от загара, после загара, – а по углам виднелись какие-то дешевые сувениры, маски и перья. И в каждой в углу стояла коробка с грудой перепутанных туфель, сандалий и шлепанцев, и черным фломастером на картоне было выведено 10, – наверное, нужно было долго рыться, чтобы найти в этой свалке подходящую пару… В одной лавочке Наташа заметила на прилавке несколько раскрашенных маракас. Наташа выбрала именно эту лавочку еще и потому, что в витрине стоял на правой ноге маленький золоченый ангел с крыльями: изящную левую ножку ангел по-балетному отставил назад, а правой рукой протягивал, приподняв над правым крылом, золотой лавровый венок. Будто хотел дотянуться и увенчать Наташину голову. Здесь были прикуплены и цветастые шорты, и маечка с американской надписью на груди Shut up, и купальник, и шлепанцы, и крем, и – главное достижение – широкое соломенное сомбреро с цветными ленточками. Когда Наташа расплачивалась, она заметила, что хозяин был как будто разочарован, и только позже догадалась, что он был расстроен тем, что покупательница и не думала торговаться… Ну вот, она стала курортницей и, примеряя шляпу, очень понравилась себе в мутном зеркале, загаженном мухами.
Риф, впрочем, Наташа не стала искать, а устроилась на пляже отеля, напротив собственного номера. Она взяла из дома шезлонг, установила его под большим бело-красным зонтом с надписью Marlboro.
И, пока мазала себя кремом, все озиралась вокруг, не в силах смириться со всей этой красотой, но и зная, что все это ей не снится, потому что была, мы знаем, реалисткой.
По пустынному пляжу носилась стайка мелких беспородных бродячих собак. Судя по их игривости, они тоже были довольны курортной жизнью. Наташа следила за ними: молодая сучка во все лопатки улепетывала от навязчивых женихов. Поровнявшись с сухим деревом, сучка прыгнула на нижнюю ветку и мигом забралась наверх, как кошка.