Против Сентября
Шрифт:
– В смысле… часть меня? – Лондон усмехается, – рука, голова, левое ухо?
– Да нет… вспомните прошлое… нет, не события того рокового вечера, а совсем далекое прошлое… посмотрите-ка на этого каменного дракона!
– Хотите сказать… в прошлом водились драконы?
– Отнюдь… вы же помните, что эти драконы стоят тут не просто так?
– Ну да… охраняют границы… то есть, тьфу, что я говорю, обозначают границы старого города…
– То есть… когда-то вы были вот таким? От Чансери-Лейн до Алгейт-Ист-Стейшен? От Тауэр-Гейтуэй
– Ну да… к чему вы клоните, дорогой Эдинбург?
– Все очень просто… а скажите мне, что в те стародавние времена было за воротами Лондинуума, там, куда смотрели драконы в туманную даль?
– Аббатство… другие города… стойте… я все равно не понимаю, к чему вы клоните…
– …к тем временам, когда вас не было, когда вы еще были не вы, а множество маленьких деревушек… Тауэр, Вестминстер, Холборн, Кенсингтон, Финсбери…
– И… и что?
– И то… кто-то из них точил зубы на Дублин, точил зубы много веков… кто-то из них заставил вас сделать это…
– Убить Дублин?
– Ну да… осталось выяснить, кто это сделал… не волнуйтесь, я помогу вам…
– …и мы… будем допрашивать по очереди всех подозреваемых?
– Разумеется.
– Но я так понимаю… что пока мы будем искать виновного, кто-то будет методично убивать другие города? – Лондон вопросительно смотрит на меня.
– П-почему?
– Очень просто, по законам жанра. Пока мы ищем виновного, будут новые и новые жертвы… Это же детектив, как вы хотели… Вот это меня и беспокоит, что пока мы найдем убийцу, погибнет множество городов…
– Да… вы правы… боюсь… что я не смогу это изменить…
– Вот именно…
– …но знаете… я сделаю все возможное…
Лондон смотрит на меня с недоверием и надеждой:
– Вы… вы полагаете… что возможно что-то изменить?
– Я думаю… – хочу ответить Да, тут же спохватываюсь, – я не знаю… не знаю…
Лондон вопросительно смотрит на меня. И на Уинчестер. Хочет сказать, что сегодня не ждал гостей, но тут же спохватывается, ничего не говорит. Вежливо встречает нас в прихожей, накрывает на стол, подбрасывает дрова в камин. Говорим о погоде, как ни в чем не бывало, обсуждаем последние новости, футбол…
– …вы убили Дублин?
От моего внезапного вопроса вздрагивают оба – и Лондон, и Уинчестер. Вопросительно смотрят на меня, Лондон недовольно морщится.
– Уинчестер… – продолжаю я, – вы… вы это сделали?
– Что… что вы несете…. Эдинбург… в своем ли вы уме…
– …но мы же знаем, что последними словами Дублина были – Винчестер, винчетсер?
– Он был застрелен… из винчес…
– …с чего вы взяли?
– Но это же… очевид…
– …отнюдь.
– Послушайте, Эдинбург… я что-то не понимаю… вы сказали мне, что мы идем арестовывать Лондон, как убийцу Дублина… а вместо этого вы…
– …восстановил справедливость. Потому что это вы убили Дублин.
– Вы сами подумайте, зачем
– Очень просто. Чтобы подставить Лондон.
– Подставить…
– …разумеется!
– Вы бредите, Эдинбург… просто бредите… вы… вы… сами-то подумайте, зачем, ну зачем мне подставлять Лондон?
– Взгляните, что я нашел, – наконец-то разворачиваю пожелтевшие от времени бумаги, древние рукописи, – в стародавние времена вы были столицей здешних земель, а потом это почетное звание перешло к Лондону… и вы не смогли ему простить этого… проще всего было, конечно, убить Лондон, но это было не так-то легко, поэтому вы решили подставить Лондон…
…я не успеваю договорить, Уинчестер бросается прочь, прочь в темноту осенней ночи…
– Мы поймаем его… обязательно поймаем, – Лондон благодарно смотрит на меня.
– Надо быть осторожными, – киваю я, – он будет стрелять… все-таки он Уинчестер…
Дождь прячется от дождя
– Не обращайте внимания, – шепчу я дождю, – гроза просто завидует вам… просто завидует…
На всякий случай убегаем от грозы, а то мало ли, рассердилась гроза не на шутку. Понимаю, что и сам сержусь на дождь (на самом деле его зовут осенний дождь после полуночи), что мы все сердимся на дождь – но ничего не можем поделать…
– Вы не обращайте внимания, – продолжаю я, когда мы прячемся под навесом от самих себя, – в конце концов… вы снимались в кино… а они все нет.
Да, в этом-то и было все дело, что Дождь (осенний дождь после полуночи) снимался в кино, а мы даже не могли об этом мечтать.
Итак, мы прячемся под навесом от самих себя – как я уже сказал. Знать не знаю, откуда пошел этот странный обычай, что дожди прячутся под навесом, чтобы укрыться от дождей – и не могут.
Дождь кивает, кажется, он благодарен мне – весеннему дождю поутру.
– И все-таки это несправедливо, – я не хочу говорить, но слова говорятся сами собой, – вы снимались в кино, а мы нет…
Дождь молчит.
Наконец, говорит задумчиво:
– Нет, странное дело… я понимаю, если бы мне завидовал такой же дождь, как я, маленький дождичек… но чтобы гроза… целая гроза? Да эту грозу еще много лет вспоминали, она же сорвала крышу с дома… повалила кучу деревьев… что ей еще надо?
Молчу.
Чуть погодя отвечаю:
– Но она же не снималась в кино.
Молчим.
Слушаем стук собственных капель.
Прячемся под навесом от самих себя.
– …понимаете… должен быть какой-то выбор, кастинг какой-то, чтобы мы все стояли в очереди, показывали себя, чтобы режиссер посмотрел, какой дождь ему больше нравится… а не так вот, какой пошел, такой пошел…
Дождь неожиданно кивает:
– Да… это несправедливо.
Оживляюсь:
– Вы… вы тоже так считаете?
– Ну, разумеется.
Молчим. Слушаем стук собственных капель.