Против странного устройства
Шрифт:
– Ты все еще подозреваешь меня, – сказал Брансом, – Ноя тебя за это ни капельки не осуждаю. Когда ты услышишь мою историю, ты, возможно, изменишь свое мнение. А теперь, слушай, что я тебе расскажу.
Он начал так:
– Хенни, мы оба с тобой ученые, ты в одной области, я – в другой. И мы оба знаем, что главной чертой любого ученого или просто хорошего инженера является память. Без нее мы оба не смогли бы получить нужного образования с самого начала. Без нее мы не смогли бы делать выводы из данных, полученных опытным путем и решать научные проблемы. Для нас слишком необходимое условие – хорошая память. Ты согласен с этим?
– Это слишком очевидно, чтобы упоминать об этом, – заметил Хендерсон невозмутимо. – Надеюсь, что ты перейдешь к чему-нибудь более интересному, чем обычная лекция.
– Не сомневайся. Потерпи немного. Продолжаю: моя память всегда была прекрасной, если бы это было не так, я бы не смог стать ведущим специалистом в моей области. Я привык использовать ее полностью и привык полагаться на нее. Не сомневаюсь, что все это можно отнести и к тебе.
– Несомненно, – согласился Хендерсон, изображая на лице явную скуку.
– А теперь я скажу тебе больше – я убийца. Я убил девушку двадцать лет назад и тщательно убрал это из моей памяти. Я полностью убрал это из моей головы, так как не хотел чтобы это тревожило меня. А недавно я услышал, что это стало известно. Это значит, что полиция начала расследование по этому делу. И если они не узнали пока обо мне, то скоро узнают. Я в бегах, Хенни, потому что не хочу быть пойманным. Я не хочу, чтобы меня казнили в худшем случае или приговорили к пожизненному заключению в лучшем.
Хендерсон с изумлением уставился на него:
– Ты хочешь мне сказать, что ты действительно настоящий убийца?
– Так меня уверяет моя роскошная память, – Брансом подождал пока его собеседник переварит эти слова, потом резко вскочил и закончил. – Но моя память врет бессовестным образом.
Наполовину выкуренная сигареты выпала из рук Хендерсона. Он наклонился и поднял ее с кровати. Он уже собирался сунуть ее в рот горящим концом, когда заметил это, перевернул и глубоко затянулся. Но дым попал не в то горло и Хендерсон закашлялся. Наконец он смог говорить:
– Давай поставим точки над "i", Брансом. Ты виновен или нет в этом убийстве?
– Моя память уверяет, что да. Она мне описывает это в мельчайших подробностях. Я как сейчас вижу рассерженное лицо этой девушки, когда мы орем друг на друга. Я прекрасно помню как она меняла цвет лица, пока лежала у моих ног и умирала. Я помню ее безразличное мертвое лицо, когда в моей голове все это прокручивалось. Я прекрасно все это помню. Это как фотография, как будто все произошло неделю или две назад. И у меня родилась теория, что это живо в моей памяти так потому, что это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО случилось неделю или две назад.
– Что ты мелешь? Ты только что сказал, что ты сделал это двадцать лет тому назад.
– Это говорит моя память. Моя память, повторяю, умелый и умный лжец.
– Откуда ты знаешь это?
– Факты противоречат ей. Или точнее отсутствие фактов. Они хором утверждают, что я никогда не совершал этого преступления.
– Какие факты, – спросил Хендерсон, безуспешно стараясь скрыть свой интерес.
– Я набрался смелости и сбежал. Я был перепуган, и, очевидно, был в полной уверенности, что движущуюся цель труднее поразить. Я мог бежать куда угодно, но я сделал то, что любят приписывать преступникам и что они делают в настоящей жизни исключительно редко. Я побежал на место преступления.
– А, – сказал Хендерсон, наклонился к собеседнику в полном внимании и затушил сигарету. – И что тогда?
– Я не нашел никаких доказательств.
– Никаких?!
– Абсолютно никаких. Я убил эту девушку в пригороде маленького городка под названием Бельстон. Знаешь такой?
– Нет.
Брансома, казалось, не совсем удовлетворил такой ответ, но он продолжал:
– Я приехал в Бельстон и разговаривал с жителями, которые провели там всю свою жизнь. Они ничего не слышали о недавно открытом убийстве. Я обошел все окрестности, стараясь найти то место, но и этого я тоже не нашел, не нашел даже ничего похожего. Я просмотрел подшивки всех старых газет, я просмотрел из за целый год и там я не нашел никакого намека на недавно открытое преступление.
– Может быть, ты поехал не в тот Бельстон? – спросил Хендерсон.
– Я тоже подумал об этом и проверил по национальному справочнику. Но там есть только один Бельстон.
– Ну хорошо, может быть, ты перепутал название. Может быть, это было место с другим, похожим названием.
– Моя память говорит, что это был Бельстон и ничто другое.
Хендерсон немного подумал, потом предположил:
– Послушав тебя, можно подумать, что твоя память играет с тобой страшные игры.
– Чертовски верно, – согласился Брансом со странной интонацией. – А твоя?
Резко вскочив на ноги, Хендерсон спросил:
– Что ты имеешь в виду, говоря «А твоя?»
– Ты помнишь девушку по имени Элайн Лафарк?
– Никогда не слышал о ней и это истинная правда, Брансом, – Хендерсон начал расхаживать взад и вперед по комнате, держа руки за спиной, лицо сосредоточенно. Он весь был как-то напряжен. – Это та женщина, которую ты убил?
– Да.
– Тогда почему я должен знать ее?
– Я надеялся, что ты убил ее тоже, – сказал Брансом спокойно. – Это открыло бы нам обеим глаза на происходящее. Мы бы тогда смогли вместе разобраться как мы дошли до этого и как нам вместе лучше с этим справиться, – он внимательно наблюдал как Хендерсон мечется взад и вперед по комнате, как загнанный зверь.
Наступила долгая напряженная тишина и тут Брансом спросил:
– А кого убил ты, Хенни?
– Ты с ума сошел? – спросил Хендерсон, резко остановившись.
– Вполне возможно, но если я сошел с ума, то это произошло далеко не со мной одним. Многие покинули институт за последнее время при загадочных обстоятельствах. У меня данные из достоверного источника, что другие институты тоже теряют персонал. И никто не может сказать почему это происходит. Я сам не мог понять всего этого. Но теперь знаю, что заставило меня изображать напуганного кролика. Каждый человек знает свои собственные причины пустится в бега, но мало кто знает причины, которые заставили пуститься в бега другого человека. Некоторые даже не догадываются, что есть и другие жертвы.