Против течения
Шрифт:
Однажды возле Финляндского вокзала мне попался навстречу прохожий. В руках он держал газету «Рокси Экспресс», где на первой странице была огромная фотография человека с гитарой и надписью «50 альбомов Юрия Морозова». Не помню, как нашел я газетный киоск, помню, что держал в руках такую же газету и жадно всматривался в фотографию — наконец-то я увидел, кто такой Морозов… Прочитал и статью, посвященную как раз «Красной тревоге», а рядом — перечень пятидесяти альбомов! Увидев, что самый первый датирован 1967 годом, мне стало нехорошо… Когда шок прошел, встал вопрос: где их все записать? Тогда бы я был, безусловно, самым счастливым на свете человеком. Пришел в рок-клуб на Рубинштейна, да не оказалось там ничего сверх того, что у меня уже имелось. Дали телефон кого-то, тот переадресовал меня к кому-то еще… В итоге выяснилось, что все альбомы должны быть у самого Морозова, к которому меня и отправили — в Капеллу, где он работал.
Этот день я помню отлично: узнав на вахте, где он может быть, я подошел к самой последней двери по коридору, обитой черным дерматином (звукоизоляция!), откуда слабо доносились звуки гитары. Приоткрыв дверь, я просунул голову внутрь и узрел кого-то, сидящего ко мне спиной с гитарой в руках. На мое обращение «Извините, могу я видеть Юрия Морозова» человек встал, повернулся ко мне и ответил: «Юрий Морозов это я». Честно скажу, я не ожидал вот так запросто прикоснуться к легенде, поэтому не сразу нашелся что ответить. Я объяснил, что мне нужны его альбомы, и что я готов заплатить и т. д. Он легко согласился, рассказав каким образом это можно устроить.
На этом месте хотелось бы остановиться — сколько раз я слышал впоследствии о том, насколько настоящий Морозов не похож на образ, возникающий при прослушивании его сочинений. Все, включая меня, кто вначале слышал, а потом видел, испытывали одинаковое чувство, граничащее с разочарованием. Ведь представлялся почти пророк, огромного роста и прочим набором сопутствующих отличительных признаков. Однако вам являлся человек с вполне ординарной внешностью, кстати, немаленького роста, и, по выражению одного известного музыканта — «по виду похожего на футболиста». Впрочем, описанное выше чувство несоответствия быстро проходило, стоило только о чем-то заговорить с Юрием да увидеть его глаза: ты сразу понимал, что перед тобой очень тонкий, непростой и чрезвычайно интеллигентный представитель какой-то уже исчезающей породы людей.
Неизбежное волнение исчезало внезапно, когда ты ощущал некую теплоту, мягкость и самое главное — непосредственность с первых же минут общения. Уходя после первого знакомства с ним через 15 минут или через полчаса, ты не в силах победить мозг в борьбе случившейся метаморфозы, полностью отдавался во власть нахлынувшего сердечного чувства. И всегда потом я каждый раз получал такой вот положительный заряд после каждой нашей встречи.
…Так я начал понемногу ходить к нему на работу и все лето 1990 года носил ему катушки, а он записывал на них свои альбомы. Кстати, на несколько раз предложенное мной денежное вознаграждение Юрий категорично отвечал отказом, чем ставил меня в неловкое положение — мне хотелось хоть как-то отплатить ему… (Такая возможность мне представится значительно позже). Качество записей было запредельно высоким, и количество их неуклонно приближалось к заветным пятидесяти — моя мечта свершилась…
В ту пору эпизодических наших встреч, дружбы, конечно, никакой быть не могло: во-первых, ощутимая разница в возрасте, а во-вторых, и это легко читалось, Юрий, несмотря на непосредственную манеру общения, оставался закрытым человеком. По крайней мере, как мне казалось, случайных людей он держал на расстоянии. Все это, опять же, укладывалось в схему представлений о нем, и ни о какой дружбе, естественно, я и не помышлял. По-прежнему достаточно робко вторгался к нему, и удивительно — Юрий всегда находил для меня время.
Однажды я купил котенка на Сенной и, возвращаясь через центр, проходил дворами Капеллы. Навстречу спешил на работу Морозов. Поздоровавшись со мной на ходу, он успел обратить внимание на кота, улыбнулся, сказал: «У, какой котяра!». Я посчитал эту встречу хорошим знаком для питомца, своего рода благословением.
Мы все время говорили в короткие наши встречи — точнее, больше говорил он, а я спрашивал. На том самом знаменитом диване, где он в былые годы принимал ходоков из разных концов СССР, теперь сидел и я. Быстро разобравшись со стандартными вопросами типа «а почему Вас никто не знает», я понял, как обстоит дело с так называемым «русским роком» — с подачи и от лица Морозова, конечно, но меня это вполне устраивало. О чем-то таком я догадывался и раньше, прослушав за пять лет самых разных образчиков. Наверное, не обходилось без предвзятости в его оценке отдельных личностей, но что касается самого явления в целом, то здесь он прав на все 200 процентов (см. книгу «Подземный блюз»).
На следующий год «Мелодия» переехала на Васильевский остров в лютеранскую церковь Св. Екатерины, и я продолжал навещать Юрия уже там, в новой аппаратной наверху. Много часов проводил я в ожидании перерывов, в которые можно было снова общаться с маэстро, и это дало мне возможность понаблюдать за самим процессом звукозаписи.
Музыканты с Морозовым работали самые разнообразные — с прихотями или без таковых, нона моей памяти (пусть меня поправят Юрины коллеги, если я ошибаюсь) конечным результатом были довольны все. Во время работы Морозов как будто «выключался» для внешнего мира — настолько он вовлекался в процесс: непосредственно на записи то буквально летал из аппаратной в аппаратную, то священнодействовал, сидя за пультом, при этом не просто делая что-то механически, а именно управляя всем процессом.
На сведении же, часто едва прикасаясь к потенциометрам на пульте, он добивался «своего» звучания. И некоторые особо привередливые музыканты в итоге признавали его мастерство звукорежиссера. Ведь Морозов где-то всегда немножко продюсировал саунд и объяснял, почему именно так, а не иначе. Тонкий подход к музыке и большой опыт в звукорежиссуре делали его настоящим асом в своей работе.
В 1993 году Юрий начинает свою долгую профессиональную и творческую эпопею с музыкантами группы «Чиж & Со». Впервые они появляются на альбоме «Бердичев-трансфер» 1994 года, и альянс этот продолжается вплоть до последнего Юриного творения «Обнаженное чувство отсутствия» (2005).
Мягко говоря, недоумение, вызванное столь плотным сотрудничеством одиночки-Морозова с группой, исповедующей сомнительные ценности на публике, испытали, похоже, все старые «морозовоманы», а диск «Иллюзия» и совместный их концерт в какой-то момент даже вызвали тревогу у последних.
Недоумевал и я поначалу, и потребовались годы, чтобы понять, то, что многое остается непонятым некоторыми и поныне. Морозов всегда стремился работать с профессионалами, а «Чижы» безусловно, являются таковыми априори. Думаю, они учились друг у друга, а для Морозова годы эти были одними из самых плодотворных. Самое удивительное то, что есть уже новое поколение слушателей творческого наследия Юрия Морозова, кто узнал о его существовании, числясь именно в активных фанатах «Чиж & Со» — это ли не является прекрасным доказательством успешного проекта двух великолепных имен в отечественном роке.
…Примерно в это же время, то есть где-то в 1993–1994 гг., я погрузился в омут преследовавших меня жизненных испытаний и вынырнул только в 1996 году, обретя статус семейного человека. Именно с этого момента я стал обращаться к Юре на «ты». У него тоже произошли кое-какие изменения — он активно ездил по стране с «чижами», а встречаться мы продолжали, и даже чаще, чем прежде.
Благодаря Юре я узнал много незаслуженно забытых имен в русской литературе, а также немало кинематографических шедевров, о которых знал лишь понаслышке. Вообще я не переставал удивляться тому, насколько тонко и грамотно он мог разбираться буквально во всем — от марок вин до китайской поэзии, от любительской видеосъемки до устройства немецкого самолета времен Второй мировой. По-прежнему как-то по-особому воздействовала на меня его такая сдержанная, ненавязчивая манера в разговоре, располагающая к доверию на уровне интима. Так, постепенно я превратился из слушателя в собеседника, и должен отметить — в случае с Морозовым это было непросто.