Противо Речия (сборник)
Шрифт:
Такие люди обычно помнят все мало-мальски торжественные даты, у них всегда имеется в наличии несколько анекдотов и присказок для наиболее типовых жизненных ситуаций, даже сексу или мастурбации в их персональном графике отведено строго определенное количество времени по нечетным дням, потому что по четным вместо этого у них фитнес.
Из каждого отпуска они привозят коллекционные вина боссу, конфеты – его секретарю и сувенирные магнитики – коллегам. И все это продолжается до тех пор, пока в один из стандартно успешных дней, без видимых, казалось бы, причин, вместо дежурных сувениров они приносят в офис обрез и все с той же нестираемой печатью конструктива на лице вышибают мозги всем вышеперечисленным прекрасным людям, не забыв в финале этого эффектного корпоративного перформанса
Разумеется, в стройном ряду успешных бывают и исключения, но ими, в большей степени, мы обязаны различного рода диссоциативным расстройствам личностной идентичности, нежели пресловутым человеческим качествам.
К слову, я давно взял за правило не обращать внимания на человеческие качества. Для меня куда важнее качество человека. Вы ведь не купите куртку только ради красивых пуговиц? То-то же.
– …словом, дай тебе Бог всего самого лучшего!
Бог.
С течением жизни к Богу накапливается так много вопросов, что поневоле начинаешь в него верить.
Согласитесь, это логично. Ведь если есть вопросы, то должен быть и тот, кому их можно задать. Даже если все они – риторические. Например, почему забота о будущем лишает тебя настоящего. Почему ты до дрожи любишь людей, которые причиняют тебе столько боли, сколько не удалось причинить всем твоим врагам вместе взятым. И главное: почему жизнь – это растянутый во времени суицид, а каждый прожитый день – очередное тому доказательство.
Вместе с верой приходит безотчетная вязкая тревога: нужен ли ты Ему, есть ли у него на тебя планы, не оставил ли он тебя на призволяще. Оставил ли тебя Бог – тот еще вопрос. Судя по тому, что ты все еще жив, – нет. Судя по тому, как живешь, – да, давно. Судя по тому, что ты до сих пор в относительно здравом уме и рассудке, – снова нет, однако, с учетом содержимого твоего персонального шкафа, который ломится от скелетов, с большинства которых еще даже не успела сойти плоть, то…
Эта игра в аргументы и контраргументы длится до бесконечности и, скорее всего, лишена всякого смысла, но, однажды приняв ее правила, ты уже не можешь остановиться. И, знаете, наверное, это нормально: здравая доля сомнения должна присутствовать в любом человеке. Как и здравая доля надежды.
– …С днем рождения!
На комнату с новой силой обрушивается скерцо гастрономической симфонии, без остатка растворяя в себе смысл только что произнесенных слов. Торжество традиционно набирает обороты.
Ты сидишь в торце огромного дубового стола овальной формы.
В просторной, светлой, красиво обставленной комнате.
Тебе – тридцать пять. Ну, плюс-минус… Самое время начать ощущать себя взрослым.
Правда, ты так до сих пор и не понял, что конкретно для этого нужно сделать.
Реверс
– …в общем, я туда-сюда, смотрю, а времени уже ебать-ебать, короче я ее хватаю и в халдея, а ехать-то куда – четыре утра, короче, забираю тачку, заезжаю в частный сектор и там, прямо в тачке, рою, а оно, сам знаешь, как оно – кидали водяного всю ночь, стояк безумный, а толку – такое ощущение, что чопик забили, короче, проелозил, смотрю – почти семь утра, ебать-ебать, через час на работу, короче, я эту собаку кидаю в первого попавшегося проходимца, вручаю ему пандыш, а сам домой – костюм, гастук, рубашка, вся хуйня. Побриться, правда, не успел. Приезжаю за три минуты до совещания – глаза шо у быка, полный рот жвачки, падаю в кресло, и тут начинается така-а-а-я ебля…
Тоха берет паузу и по очереди окидывает каждого из нас искрящимся интригующим взглядом. Он медленно, очень медленно поднимает пивной бокал, делает несколько глубоких глотков и артистично откидывается на спинку плетеного ресторанного кресла. Кадык несколько раз взлетает-опускается, поршнем проталкивая внутрь золотистую жидкость, лицо искажется гримасой мучительного экстаза, а искры в глазах заволакивает мутная слезливая пелена. Некоторое время Тоха молчит,
– …короче, всех подняли, кроме меня, прикиньте. Четко всех. Порвали на куски. Я уже сижу – пиз-з-да, думаю… Но пронесло. Господь управил, не иначе.
– Аминь, – я закрываю тему и поднимаю бокал, – ну, со вторым рождением тебя.
Полдень, и мы сидим в ресторане в центре города – Тоха позвонил и настоятельно рекомендовал «подтянуться», чтобы «поправить» его здоровье, подорванное накануне зажигательным алкогольным рейдом, ну и заодно поделиться его подробностями. За столом нас четверо: я, Тоха и два его друга, чьи имена я не могу запомнить, несмотря на то, что видимся мы довольно часто. По утверждению самого Тохи, они с ним «работают», а попросту говоря, принимают самое непосредственное участие в хитроумных коррупционных схемах, порожденных гуттаперчевым разумом моего приятеля. Один из них – похожий на импозантного гепарда зверек, то ли даг, то ли осетин, – разница, как по мне, невелика. Второй – полная противоположность первому: белесый, рыхлый, как манка, увалень с лицом пьющей женщины неопределенного возраста. Вместе с тем они очень похожи: говорят мало и, преимущественно, междометиями – то ли чтоб не сболтнуть лишнего, то ли чтоб не выказать дремучую и беспросветную, как полярная ночь, тупость. Оба вроде бы из отставных гангстеров-недобитков. Я называю их «Милли Ванилли» – был когда-то такой же бездарный дуэт – плохо закончили, между прочим.
Тоха старше меня на полгода, но выглядит моложе. Когда-то он основательно сидел на стакане, но затем остепенился: женился, вполовину похудел, занялся спортом и удачно интегрировался во властную веркаль. Теперь он носит деловые костюмы, дорогие туфли, рубашки кричащих расцветок, пестрые галстуки и, что самое странное, сочетается со всем этим буйством роскоши вполне органично, не производя при этом впечатление внезапно пришедшего к успеху цыгана. Скорее, он напоминает любого из героев сериала Sopranos с той лишь разницей, что Тоха никого не убивал, хотя, признаюсь, порой моя уверенность в этом куда-то исчезает – особенно, когда речь идет о деньгах, единственно значимой для него вещи. Тоха – атеист, жесточайший циник и на две трети еврей, что всегда вызывало у меня ощущение не до конца осознанного превосходства над ним, ибо, как известно, латентный шовинизм хуже триппера. Он едко, по-еврейски остроумен, и это позволяет ему казаться куда умнее и эрудированнее, чем он есть на самом деле.
Так уж сложилось, что людей, благодаря которым он зарабатывает деньги, я искренне презираю. Он знает об этом, и поэтому, избегая нечаянного скандала, мы стараемся не упоминать в разговорах ряд хорошо известных в городе имен. Кроме того, мы стараемся вообще не говорить о работе, политике и, так сказать, персональной гражданской позиции. Нужно сказать, что сохранить нейтралитет и выполнить все предписания негласно заключенного между нами пакта о ненападении бывает довольно сложно. Вот и сейчас заметно оживший Тоха, утомившись, видимо, обсасывать «вчерашнюю» тему, «огородами» вторгается на запретную территорию:
– Вот так вот ебашишь-ебашишь, а благодарности ноль. Еще и хуйню пишут всякие.
Понимая, куда Тоха клонит, я пропускаю мимо ушей «всяких» и пытаюсь перевести разговор в шутку.
– Да не похож ты на человека, который ебашит за благодарность. За благодарность такие шузы сложно купить.
Тоха некоторое время сосредоточенно изучает глянец на своих идеальных туфлях. «Милли Ванилли» все так же безучастно и бесшумно работают челюстями. Тоха резко вскидывает голову и бросает на меня язвительный смеющийся взгляд.