Противостояние 3
Шрифт:
А.Н. Яковлев
Он больше не верил. Никому - и ничему. И спасаться решил - сам.
Александр Николаевич Яковлев, секретарь ЦК КПСС прилаживал усы к своему узнаваемому лицу, стоя в ванной перед зеркалом в доме на Фрунзенской набережной - в отличие от других членов ЦК он часто менял квартиры и сейчас проживал здесь, в доме, где было немало людей с громкими именами - и немало призраков. Отсюда он отправил вчера семью на дачу, срочно, на служебной машине, посчитав, что она вырвется из оцепления, даже если Москва уже блокирована - не посмеют остановить. С семьей ничего не сделают - а вот ему -
В отличие от Шеварднадзе - хоть Яковлев и не знал о его побеге - он решил спасать только себя.
Все, что нужно было для побега - было подготовлено уже давно, выручили американские друзья. Друзья - их этот человек искренне считал своими друзьями, не понимая, что для него они были - не более чем хозяевами. Паспорт подданного Великобритании по имени Майкл Хейс, переданный старым другом, генералом КГБ Олегом Дмитриевичем Калугиным* - благо со времен стажировки в Колумбийском университете знание языка осталось, а на разницу между американским и британским английским - советские пограничники внимания не обратят, не тот уровень. Хотели было сделать дипломатический паспорт - да раздумали, за "зеленым коридором" все таки следят. Гораздо проще смешаться с толпой, когда идет посадка, проскочить на рейс.
Он ни о чем не сожалел и ни в чем не раскаивался, считал что все делал правильно. Долгие годы он как жук-древоточец въедался в скрижали бессмертного учения, оставляя на том месте, где было твердое - дыры и труху. Сталкиваясь с сопротивлением - он не шел напролом, он обходил - но упорно продолжал точить, потому что знал - рано или поздно количество дыр превысит критическую массу и казавшийся непоколебимым великан рухнет в прах, в тлен, в пепел. Он достоверно знал, чего он хочет - разрушить страну, не поправить, не реформировать - и именно разрушить, повергнуть в прах. И день за днем, месяц за месяцем, год за годом он упорно шел к своей цели.
Он не испугался того, что произошло - такое тоже было возможно. Держава агонизировала - и нашлись люди, которые решили, что твердая рука остановит процесс. Но нет, не остановит - только затормозит - и тем страшнее будет потом падение, тем глубже пропасть. Потому что - не было в людях веры, и святость заменилась пустым ритуалом, а громкие дела - заменились еще более громкими словами. Пустота была в душах людей, пустота и мерзость- а значит, государство было обречено.
Александр Николаевич Яковлев любил мерять людей по себе - этим многие грешат.
В ожидании, пока окончательно высохнет краска, на которую он налепил усы, секретарь ЦК КПСС вышел из ванной, задрав голову - чтобы не отпали - начал нервно ходить по комнатам, вспоминая не забыл ли чего. С ним был только чемоданчик, небольшой, со сменой белья, некоторым и безделушками и небольшим количеством денег. Ему платили какие-то деньги - за труды и за лекции - но не давали и десятой части того, что давали к примеру Шеварднадзе - потому что считали его идейным, а идейный не нуждается в деньгах. В его кармане было около тысячи трехсот долларов, двести немецких малок и около пяти тысяч рублей. Этого должно было хватит - на такси, на билет и на то, чтобы купить в дьюти-фри бутылку джинна. Джинн Бифитер продавали в таких маленьких, плоских, изогнутых бутылочках, его очень удобно было носить в кармане, и он был вкусным - не то что сермяжная водка. Как только он пройдет паспортный контроль - сразу пойдет и купит себе бутылочку Бифитера, ладошку, как ее называли - чтобы отметить свободу.
Свободу...
Как то некстати вспомнился анекдот - говорили что Леонид Ильич хохотал над ним громче всех, несмотря на то что тема цыган была для него больной темой**. А анекдот был про то, как дорогой Леонид Ильич, уходя в отпуск, оставил вместо себя цыгана - и вернувшись не узнал родной страны. В церковь никто не ходит, потому что там портреты Леонида Ильича поставлены, а в Израиль никто не едет, потому что разрешен беспрепятственный выезд. Вот ему бы как раз сейчас... беспрепятственный выезд... да нет же, не дадут, гады, родина-мать не забывает своих детей... предатель...господи, это кто предатель, да он самый малый предатель из всех остальных, просто все в мыслях предают, а он...
Секретарь ЦК остановился, аккуратно подергал выросшую по волшебству на верхней губе щеточку усов. Потом - прошел в ванную, посмотрел в зеркало... кажется, нормально. Достал из кармана паспорт, посмотрел сначала на паспорт, потом на зеркало... точно нормально... сойдет. На паспорте длиннее - но может ведь человек сменить форму усов, ведь так?
Нормально.
Пройдя в прихожую - большую, роскошно обставленную, Яковлев подхватил небольшой чемоданчик, надел кожаные, привезенные из ФРГ туфли, накинул легкий плащ - совсем не для зимы, но нормально. Он чувствовал себя сейчас так, как личинка, которая скидывает опостылевший и давно тесный ей кокон, ему было омерзительно все вокруг - свет ночника в прихожей обои, которые давно надо было поклеить, бубнеж радио, которое должно быть в каждой квартире, московская зима, слякотная, со снегом и дождем, алая кровь лозунгов на каждом шагу. Все вокруг было чужое, все раздражало - с этим чувством он жил после того как посмотрел США и ему пришлось вернуться после практики в собственную, опостылевшую и тайно ненавидимую им страну. Про себя он решил, что попросит поселить его где-нибудь в теплом, солнечном месте, где он никогда за всю свою оставшуюся жизнь - не увидит снега.
Надо идти.
Выходя, Яковлев сильно хлопнул дверь, чтобы автоматический замок закрыл ее, на второй ключ закрывать ее не стал. Даже если и ограбят - черт с ним. Ему теперь - все равно, пусть хоть подожгут.
На пути ему попалась Мария Ивановна - супруга персонального пенсионера, некогда грозного наркома, похоронив мужа много лет назад теперь тихо доживала свой век в их подъезде, в огромной, принадлежащей государству квартире. Ее редко кто-то навещал, и е единственной компаньонкой в этой жизни осталась собака - жирная, коротконогая, с глазами навыкате, с какой-то редкой шестью, звали ее Жуля. У старухи был пронзительный, властный голос и когда она звала свою Жулю - у людей начинали болеть зубы...
– Александр Николаевич, вы...
– старуха до преклонных лет сохраняла ясный и острый ум, впрочем многие женщины умнее своих мужей - как хорошо что я вас встретила... А то вся испереживалась... Что происходит, вы уж поделитесь со старухой...
Старуха не успела перегородить ему путь - он успел проскочить.
– Не волнуйтесь, все учтено...
– отделался он фразой, которая по сердцу как раз именно этому поколению. Все учтено...
Еще не рассвело, в мутном, сыром сумраке декабрьской московской улицы тусклыми светляками горели фонари, хлюпал под ногами снег, который не успели убрать, и который за ночь успел подтаять - потеплело. Где то рядом гудел силовой линией стальной поток улицы - движение не прекращалось даже ночью, хотя и затихало - Москва жила круглые сутки. Нахохлившись, подняв повыше воротник плаща, Яковлев двинулся к улице.
Почти сразу он засек опасность. Мрачной глыбой среди припаркованных на ночь к тротуару машин стояла КПМ - контрольно-проверочная машина. КУНГ на базе Урала-375 - обычная машина, которой пользуется КГБ - там, в этом КУНГе стоит аппаратура, чтобы улавливать и записывать разговоры. Там может быть и группа захвата, уже приехали за кем-то, возможно даже за ним. Нет, не за ним, если бы за ним - из дома бы не выпустили, даже из квартиры бы не выпустили, эти скорохваты дело свое знают. Он пока еще секретарь ЦК, и пусть попробуют - руки коротки, тем более - в таком бардаке. И с этой мыслью, Яковлев прошмыгнул мимо по узкому тротуару, по хлюпающей плод ногами каше, прибавляя шаг.