Противостояние. Том I
Шрифт:
Но Гарольд не просто косил траву – он бегал. Лужайка во дворе Лаудеров спускалась к живописной каменной стене, а посередине стояла восьмигранная беседка. Маленькими девочками они с Эми часто устраивали там «чаепития», вспомнила Фрэнни, и укол ностальгии оказался неожиданно болезненным. В те давние дни они могли плакать над последними строками «Паутинки Шарлотты» [84] или вздыхать по Чаки Майо, самому красивому мальчику в школе. Лужайка Лаудеров зеленью и покоем напоминала английскую, но теперь в эту пастораль ворвался дервиш в синих плавках. Фрэнни слышала пугающе тяжелое дыхание Гарольда, когда он разворачивался в северо-восточном углу, там, где посаженные в ряд шелковицы разделяли лужайки Лаудеров и Уилсонов. Гарольд помчался вниз по склону, нагнувшись над Т-образной ручкой. Он уже выкосил, наверное, половину лужайки. Остался только уменьшающийся с каждым проходом квадрат с беседкой посередине. Добравшись до низа, он развернулся и побежал вверх, на мгновение скрылся за беседкой, потом появился вновь, по-прежнему наклоняясь вперед, напоминая пилота «Формулы-1». Преодолев половину склона, увидел Фрэнни. Практически одновременно она его позвала:
84
«Паутинка Шарлотты» – роман американского писателя Элвина Брукса Уайта (1899–1985).
– Гарольд! – И только тут заметила, что он плачет.
– Что? – отозвался, точнее, пискнул Гарольд.
Фрэнни вырвала парня из мира грез и на секунду даже испугалась, как бы у него не случился инфаркт, вызванный физической нагрузкой и шоком от ее внезапного появления.
А потом он побежал к дому, поднимая фонтанчики зеленой травы, и в воздухе разлился ее сладкий запах.
Она пошла за ним.
– Гарольд, что-то не так?
Но он уже взбегал по ступенькам заднего крыльца. Открылась дверь, Гарольд прошмыгнул в дом, и дверь с оглушающим грохотом захлопнулась. В наступившей тишине подала скрипучий голос сойка, а какой-то маленький зверек зашебуршался в кустах, росших за каменной стеной. Брошенная газонокосилка застыла между подстриженной и высокой травой недалеко от беседки, в которой они с Эми когда-то пили кулэйд из кухонных чашек Барби, элегантно оттопырив мизинчики.
Какое-то время Фрэнни стояла в нерешительности. Потом направилась к двери и постучала. Ответа не последовало, но она услышала, как где-то в доме плачет Гарольд.
– Гарольд!
Никакого ответа. Только продолжающийся плач.
Фрэнни вошла через черный ход в коридор, темный, прохладный и благоухающий: дверь по левую руку вела в кладовую миссис Лаудер, и, насколько помнила Фрэнни, оттуда всегда шел приятный запах сушеных яблок и корицы, которые так и просились в пирог.
По коридору она прошла на кухню, где и увидела Гарольда, сидящего за столом. Он вцепился руками в волосы, а позеленевшие ноги запачкали выцветший линолеум, который миссис Лаудер содержала в идеальной чистоте.
– Гарольд, что не так?
– Уходи! – сквозь слезы крикнул он. – Уходи, я тебе не нравлюсь!
– Да нет же. Ты хороший парень, Гарольд. Может, не самый лучший, но хороший. – Она помолчала. – Если уж на то пошло, учитывая сложившиеся обстоятельства и все такое, я должна признаться, что во всем мире ты – один из моих любимчиков.
От ее слов Гарольд только еще сильнее расплакался.
– У тебя есть что-нибудь попить?
– Кулэйд. – Он всхлипнул, вытер нос и добавил, по-прежнему глядя в стол: – Он теплый.
– Естественно. Ты брал воду на городской колонке?
Как и во многих маленьких городах, в Оганквите общественная колонка стояла во дворе здания муниципалитета, хотя последние сорок лет она служила достопримечательностью, а не источником воды. Туристы иногда фотографировались рядом с ней. «А это колонка в маленьком прибрежном городке, где мы проводили отпуск. Оригинальная, не правда ли?»
– Да, именно там.
Фрэнни налила два стакана и села.
Нам бы пойти в беседку, подумала она. Мы могли бы пить кулэйд, оттопыривая мизинцы.
– Гарольд, что не так?
Гарольд издал истерический смешок и поднес стакан ко рту. Выпил до последней капли и поставил на стол.
– Не так? А что теперь может быть не так?
– Я имела в виду, может, с тобой что-то случилось? – Она пригубила кулэйд и, скорчив гримаску, вернула стакан на место. Фруктовый напиток не успел нагреться, наверное, Гарольд только недавно ходил за водой, но он забыл добавить сахар.
Теперь он поднял голову и посмотрел на нее. Его лицо блестело от слез, и чувствовалось, что он не прочь поплакать еще.
– Я хочу, чтобы вернулась мама, – честно ответил он.
– Ох, Гарольд…
– Я думал, когда это происходило, когда она умирала: «Не так уж все и плохо». – Он сжимал в руке стакан, не отрывая от Фрэнни напряженного, загнанного, немного пугающего взгляда. – Я понимаю, как, наверное, ужасно это звучит. Но я никогда не знал, как восприму их уход. Я все очень тонко чувствую. Вот почему меня так доставали эти кретины из дома ужасов, который отцы города именовали старшей школой. Я думал, она может свести меня с ума от горя, их кончина, или надолго выбить из колеи… Образно говоря, загасить мое внутреннее солнце… Но когда это произошло, моя мать… Эми… отец… я сказал себе: «Не так уж все и плохо». Я… они… – Он ударил кулаком по столу, отчего Фрэнни подпрыгнула. – Почему я не могу выразить словами, что чувствую? – вскричал он. – Я всегда мог выразить! Это работа писателя – отсекать лишнее с помощью слов, добираться до сути, так почему я не могу сказать, что чувствую?!
– Гарольд, успокойся. Я знаю, что ты чувствуешь.
Он уставился на нее как громом пораженный.
– Ты знаешь?.. – Он покачал головой. – Нет. Ты не можешь знать.
– Помнишь, как ты пришел ко мне? И я рыла могилу? Я почти что рехнулась. Не могла вспомнить, что делала. Хотела приготовить картофель фри и чуть не сожгла дом. Поэтому если тебе становится лучше от того, что ты косишь траву, – отлично. Правда, ты обгоришь, если будешь косить траву в одних плавках. Ты уже обгорел, – добавила она, взглянув на его плечи. Из вежливости сделала еще глоток этого отвратительного кулэйда.
Он утер рот.
– Я даже не очень-то их любил, но думал, что горе положено чувствовать. Ты понимаешь, если у тебя наполнился мочевой пузырь, ты должен отлить. Если умерли близкие родственники – должен горевать.
Фрэнни кивнула, подумав, что сравнение странное, но вполне уместное.
– Моя мать всегда занималась Эми. Была ее подружкой! – В голосе Гарольда слышалась неосознанная ревность. – А у отца каждый брошенный на меня взгляд вызывал ужас.
Фрэн понимала, что такое возможно. Брэд Лаудер, здоровенный, мускулистый, работал бригадиром на ткацкой фабрике в Кеннбанке. И наверное, плохо представлял себе, как его чресла могли дать жизнь такому толстому, не похожему на него сыну.
– Однажды он отвел меня в сторону, – продолжил Гарольд, – и спросил, не голубой ли я. Взял и спросил. Я так испугался, что заплакал, а он влепил мне оплеуху и сказал, что мне лучше сразу уехать из города, если я и дальше собираюсь оставаться таким слюнтяем. И Эми… Я думаю, Эми плевать на меня хотела. Я только ее смущал, когда к ней приходили друзья. Как грязь на ковре.
Сделав над собой усилие, Фрэн допила кулэйд.
– Поэтому, когда они ушли, а я ничего не почувствовал, я подумал, что ошибался. Сказал себе: «Горе – не автоматическая реакция». Как бы не так! С каждым днем мне недостает их все сильнее. Особенно мамы. Если бы я смог увидеть ее… Так часто ее не было рядом, когда мне того хотелось… когда я в ней нуждался… Она всегда что-то делала для Эми или с Эми, но она никогда не злилась на меня. Поэтому сегодня утром, думая об этом, я сказал себе: «Я скошу траву – и смогу об этом не думать». Но я продолжал думать. Вот и начал косить все быстрее и быстрее… словно мог убежать от этих мыслей… И наверное, тогда ты и появилась. Я выглядел таким же психом, каким себя ощущал, Фрэн?