Противостояние. Том I
Шрифт:
– Я читала, что загипнотизированного человека нельзя заставить сделать нечто такое, чего он никогда бы не сделал в реальной жизни. Загипнотизированный человек не пойдет против своих моральных принципов, какую бы ему ни дали установку.
Стью кивнул:
– Да, я думал об этом. Но если этот Флэгг выставил пикеты по восточной границе своей территории? Я бы на его месте так и поступил. Если Том наткнется на такой пикет, когда будет идти на запад, у него есть история, которая все объяснит. А если он наткнется на них по пути на восток, тогда или он убьет их, или они его. И если Том не сможет убить, считай, что для него все кончено.
– Может, ты зря волнуешься об охране границы? Я хочу сказать, если пикеты и выставлены, их легко обойти.
– Да, один человек на пятьдесят миль. Что-то в этом роде. Если только у него не в пять раз больше людей, чем у нас.
– И если они не установили специальное оборудование, причем работающее – радары, тепловизоры и прочую фигню из шпионских фильмов, – велика вероятность, что Тому удастся пройти незамеченным.
– На это мы и надеемся. Но…
– Но тебя сильно мучает совесть.
– Что ж… есть такое. А чего хотел Гарольд, милая?
– Он оставил кипу карт. Территории, уже осмотренные поисковой командой, где не удалось обнаружить никаких следов матушки Абагейл. Помимо участия в поисках, Гарольд еще работает в похоронной команде. Он выглядел очень уставшим, но его работа на благо Свободной зоны – не единственная тому причина. Похоже, он тратит силы и дома.
– В смысле?
– У Гарольда появилась женщина.
Стью вскинул брови.
– Во всяком случае, этим он аргументировал отказ поесть с нами. Можешь догадаться – кто?
Стью прищурился, глядя в потолок.
– И с кем бы мог сожительствовать Гарольд? Дай подумать…
– Какое ты нашел безобразное слово! А чем, по-твоему, занимаемся мы? – Она шлепнула его по руке, и он, улыбаясь, подался назад.
– Смешно, да? Сдаюсь. Кто это?
– Надин Кросс.
– Женщина с белыми прядями в волосах?
– Она самая.
– Слушай, она же в два раза старше его.
– Я сомневаюсь, что на текущий момент это волнует Гарольда.
– Ларри знает?
– Я не в курсе, да и мне как-то все равно. Эта Кросс – уже не девушка Ларри. Если когда-то ею была.
– Да, – кивнул Стью. Его радовало, что Гарольд наконец-то нашел себе женщину, но, с другой стороны, это не имело значения. – А что думает Гарольд насчет работы поисковой команды? Поделился с тобой какими-нибудь идеями?
– Ты же знаешь Гарольда. Он много улыбается, но… надежды у него, похоже, нет. Поэтому он большую часть времени уделяет похоронной команде. Теперь они называют его Ястребом, знаешь ли.
– Правда?
– Я услышала это сегодня. Не понимала, о ком речь. Пока не спросила. – Она помолчала, потом рассмеялась.
– Что тут такого веселого? – спросил Стью.
Фрэнни вытянула ноги, обутые в кроссовки. С кругами и линиями на подошвах.
– Он похвалил мои кроссовки. Наверное, рехнулся, да?
– Кто у нас рехнулся, так это ты, – улыбаясь, ответил Стью.
Гарольд проснулся перед рассветом, испытывая тупую, но не слишком неприятную боль в паху. Когда он поднимался, по телу пробежала дрожь. По утрам стало заметно холоднее, хотя наступило только двадцать второе августа и до осени оставался целый календарный месяц.
Зато ниже пояса полыхал пожар, это точно. Одного взгляда на аппетитные ягодицы Надин в крошечных прозрачных трусиках хватало, чтобы существенно его согреть. Она бы не возражала, если бы он ее разбудил… может, и возражала бы, но протестовать бы не стала. Он все еще не понимал, какие замыслы зрели за этими темными глазами, и немного ее побаивался.
Вместо того чтобы будить Надин, он тихонько оделся. Не хотел, чтобы она проснулась, хотя они бы нашли чем заняться.
Что ему требовалось, так это побыть где-нибудь одному и подумать.
Он остановился у двери, полностью одетый, с сапогами в левой руке. Прохлада комнаты на пару с прозаичностью процесса одевания охладили его страсть. Теперь он мог ощутить запах спальни, и запах этот положительных эмоций не вызывал.
Всего лишь одна мелочь, сказала она, мелочь, без которой они могли обойтись. Возможно, это была правда. Ртом и руками она умела вытворять что-то совершенно невероятное. Но если речь шла о мелочи, тогда почему в этой комнате стоял затхлый, кисловатый запашок, который он в плохие годы ассоциировал с удовольствием одиночек?
Может, ты хочешь, чтобы это выглядело плохим.
Тревожная мысль. Он вышел, мягко закрыв за собой дверь.
Глаза Надин распахнулись в тот самый момент, когда затворилась дверь. Она села, задумчиво посмотрела на дверь, снова легла. Тело ныло от тупой, но неослабевающей боли желания. Будь это такая мелочь, думала она (не имея ни малейшего понятия, сколь созвучны ее мысли с мыслями Гарольда), откуда тогда столь скверное самочувствие? Прошлой ночью в какой-то момент ей пришлось прикусить губу, чтобы подавить крики: Перестань дурачиться и ВОТКНИ в меня эту штуку! Ты меня слышишь? ВО ТКНИ ее в меня, НАПОЛНИ меня ею! Ты думаешь, от того, что ты делаешь, мне есть какой-то прок? Воткни ее в меня и, ради Бога, – или ради меня? – закончи эту безумную игру!
Он как раз лежал, устроившись головой между ее ног, издавал странные похотливые звуки, которые могли бы показаться смешными, если б не выражали сжигающую его дикую страсть. Она подняла голову, эти слова уже дрожали у нее на губах, и увидела (или только подумала, что увидела?) лицо в окне. В то самое мгновение жаркий огонь ее похоти превратился в холодную золу.
Из окна ей яростно улыбалось его лицо.
Крик поднялся из ее груди… и тут же лицо исчезло, а его место заняли тени, пляшущие на темном стекле, кое-где замаранном пылью. Всего лишь бука, которого ребенок видит в шкафу или в углу за горкой игрушек.